Аппель Дарья
Дети Балтии-2. Сатурново Дитя
ДАРЬЯ АППЕЛЬ
ДЕТИ БАЛТИИ
КНИГА 2
САТУРНОВО ДИТЯ
Возьми серого волка, Сатурново дитя (....) и тело короля отдай ему.
И когда волк поглотит его, возведи сильный огонь и брось туда волка.
И тогда огонь поглотит его, волк сгорит, а король вновь будет свободен.
Василий Валентин. Двенадцать ключей .
Королевские лилии, не успев зацвести, вновь увянут.
Из пророчеств баронессы Барбары Юлии фон Крюденер.
ЧАСТЬ 1
ГЛАВА 1
Моравия, декабрь 1805 года.
Жанно фон Лёвенштерн пришел в себя вовсе не в раю, как хотел бы думать. Боль вернулась одновременно с сознанием. С его левой, сломанной рукой что-то делали. Он услышал, как над его телом двое, чьих лиц он не различил - только тёмные фигуры, деловито переговариваются по-латыни. Перед глазами стоял полумрак, разбавляемый колеблющимся тусклым светом. Остро пахло кровью и потом. "Всё-таки это ад... И дьяволы знают божественную латынь", - подумал барон. Потом он всё-таки стал прислушиваться к тому, что говорят, и начал различать слова и фразы.
- Aperta fractura, collega? Offeras amputatio? (Открытый перелом, коллега? Предлагаете ампутацию?) - говорил один из "чертей".
Второй голос отвечал утомлённо:
- Etiam sit optima solutio (Это лучший выход).
Осознав, что ему вот-вот отрежут руку, Лёвенштерн покрылся холодным потом. Резкий звон инструментов убедил его в серьёзности намерений "демонов". Левый бок у него тоже заболел, и даже сильнее, чем рука. Ему было трудно вздохнуть. Жанно отыскал в памяти нужные слова на латыни и даже смог составить их в грамматически верное предложение. Он прохрипел:
- Nihil opus esse abcissum, bene illid (Не надо ампутации, всё хорошо).
"Демоны" оставили свои орудия пытки.
- Вправьте кость, - продолжал барон уже по-французски. - Это простой перелом.
Потом он вновь закрыл глаза, пытаясь забыть о боли. Не получалось. Пусть режут, лишь бы избавиться от страданий, наконец! Ему дали глотнуть обжигающего спирта, и Жанно снова лишился сознания. "Я Иван Лёвенштерн, поручик", - бормотал он во сне. - "Поручик лейб-гвардии Конного полка". Повторял он это несколько раз, по-русски и радовался - раз помнит свое имя и звание, значит, не всё потеряно, он живой.
"Ох, только не надо резать руку", - застонал он. Что он будет делать, если её лишится? Только и остаётся, что в отставку идти, сидеть в Ассе, гонять мух жалким инвалидом, и прощай, все мечты о славе... Это была последняя его мысль перед тем, как он упал в чёрный бездонный колодец небытия.
Но вновь что-то вытянуло его оттуда, словно некто свыше опустил в колодец ведро и зачерпнул вместе с водой и Жанно, с усилием подняв его наверх.
Вокруг стояла темень, слышался лихорадочный шёпот, стоны, бред. Лёвенштерн вновь почувствовал страшную боль во всем теле. Кто-то лежащий справа от него говорил по-русски:
- Вера... Ты где?
Жанно повернулся, превозмогая чуть отпустившую свои тиски боль. Глянул на руку - вроде бы не отрезали, а перевязали какой-то тряпкой. Сил едва хватало, чтобы посмотреть на говорящего. Русская речь придавала барону надежду - он не в плену, он среди своих. Жанно снова закрыл глаза. Зов повторился: "Вера". "La Fede", - вспомнил Лёвенштерн слово из языка, выученного им в детстве, от матери, и уже позабытого. "La Fede. La Speranza. L'Amore". (Вера, Надежда, Любовь) Его снова несло в пучину бреда.
Тот же голос, что звал Веру, попросил пить. Жанно стряхнул с себя цепи забытия, собрался с силами и посмотрел на соседа. Тот был весь изранен. Голова перебинтована, повязка покрыта кровью, а слева тонкая струйка стекает на лицо - такое знакомое лицо. Острый нос, высокие скулы, тонкие губы...
- Serge? - окликнул его Жанно. - Петрарк?
Тот открывает глаза - мутные, страшные. Жанно понимает, что тому трудно говорить. Но приятель его даже нашёл в себе силы улыбнуться.
- Лёвенштерн? - прошептал Марин - это действительно был он.
- Да, это я, - почему-то Жанно несказанно обрадовался этой встрече. - Друг мой, Серж... И ты тоже...ты помнишь?
Тот кивнул. Ему явно было очень трудно говорить - лёгкие прострелены. Поэтому беседу - если это можно назвать беседой - вёл барон.
- Эти нехристи, эти черти всех убили. И меня. Мне руку хотят резать... Думают, я латынь не понимаю? Как бы не так, - говорил Жанно возбуждённо.
Марин пытался что-то ему отвечать, но не мог - кровь шла у него изо рта.
- Надеюсь, мы не в плену, а это не французы, а австрийцы. Предатели...
Тут Лёвенштерн почувствовал, что перед глазами у него всё плывет, ощутил изматывающую слабость, и вновь всё закружилось, колодезное ведро, в котором он сидел, вновь падает на дно, туда, где отражаются звёзды...
Жанно пролежал полтора месяца в разных австрийских госпиталях - его перевозили из одного места в другое по мере эвакуации армии. При себе у него не было никаких бумаг, он лежал с австрийцами, и в общей лихорадке отступления, перемирия и отхода войск о его судьбе никто не справился. В Штабе его приписали к пропавшим без вести. Их было немало. В последнем списке его даже записали убитым - несмотря на то, что тело не нашли.
Раны его действительно были не опасны и быстро зажили. Рука срослась, и он впоследствии даже смог владеть ею свободно. Но тиф, которым он заразился почти сразу же, как попал в госпиталь, затянул выздоровление и даже угрожал его жизни. Наконец, окончательно поправившись, Жанно стал готовиться к возвращению на родину. Была уже середина января. Он отправился в Петербург, ещё не зная, что найдёт там, где его уже похоронили.
Рига, осень-зима 1805 г.
Эрика проводила день за днём так, что ей не было, о чем вспомнить в последующие дни. Она писала в дневник, занималась вышиванием, сочинила пару сказок, пользовавшихся успехом у детей барона Бурхарда фон Фитингофа, несколько раз выезжала в театр, в оперу - гастролировали некие французы. В Риге было скучно, а война, на которую многие ушли, только придавала уныния всей атмосфере светской жизни. Впрочем, жаловаться на скуку в этом доме считалось очень дурным тоном. Барон Фитингоф всё время кого-то принимал; некие таинственные и не очень личности прибывали в дом, он устраивал обеды "только для мужчин", на которых им с Катхен не следовало присутствовать. Приезжал и старший брат Катарины, граф Карл, и тоже участвовал в этих собраниях. Пару раз он разговаривал с Эрикой и оказался весьма интересным собеседником. Он, как и все, весьма пристально следил за тем, что происходило в Европе.
В начале октября все с ужасом узнали о гибели "Архангела Михаила" в море на высоте острова Рюген. Катхен при таких известиях аж побледнела и выронила из рук стакан с водой. Он разбился вдребезги. На шум из смежной комнаты выбежала Эрика.
- Корабль затонул, - проговорила Катарина скорбно.
- Какой корабль? - недоуменно спросила девушка.
- Тот самый.
- И... Jean?
- Да, - и тут женщины закричали почти хором, невзирая ни на какие приличия.
К счастью, они недолго оплакивали мнимую гибель графа Иоганна. От него быстро пришло письмо, сочинённое в несколько легкомысленном тоне - как показалось Эрике. Он говорил, что жив-здоров, что море его не принимает на своё дно, и что "тот самый сувенир" хранит его. Баронесса фон Лёвенштерн, однако, не слишком утешилась новостью. Если он потерпел кораблекрушение, то, он, наверное, весь вымок в ледяной воде, и как бы с ним не сделалось смертельной горячки... Катхен на это заметила, что брат её совсем не похож на хрупкую барышню и последний раз простужался разве что в детстве.