— Я… я… повелитель… Я не знаю…
— Ой, ли… — произнёс Мануил, и правое веко начальника мытарей задёргалось. — В Городе хватает могущественных людей, но лишь у нескольких достанет смелости устраивать свои дела в дни моей скорби.
— Д… Думаю, повелитель, что эти могущественные люди вовсе не желают смерти державе, — выдавил из себя Закхей, мокрый с головы до ног. — Скорее, в дни вашей скорби они хотели бы поддержать повелителя. Мне так кажется…
— Мне стоило чаще бывать дома, — задумчиво произнёс Мануил. — Покорение новых земель славно разгоняет кровь, но часто мешает быть в курсе происходящего под самым носом. Гонца к Валидату, самого быстрого.
Закхей замер над листом бумаги, готовый ловить каждое слово.
— И к Магону, в Торговую Гильдию… Напиши обоим, что ползущие по Городу слухи нужно пресечь, пока они не привели к войне. Напиши, что, если они так желают этой войны, пусть добудут неоспоримые доказательства того, что Тамилу убили люди Раззы. Хотят поддержать меня в дни скорби, говоришь? Времена скорби могут прийти к любому в этом Городе…
Когены в саду принялись тушить костры морской водой, сопровождая свои действия заунывным ритуальным пением. Янга подняла голову и зарычала: вой когенов пришёлся ей не по душе. Закхей, сгорбившись за столом, выводил буквы. Солнце поднялось ещё выше, выгоняя с балкона тень и прохладу. Надо бы вернуться в покои и приказать, чтобы зажгли ароматические палочки, подумал Мануил. Но не двинулся с места.
— Янга, домой…
Собака тоскливо завыла, совсем, как когены внизу. Прижала хвост к задним лапам, но ослушаться не решилась — поплелась прочь, то и дело укоризненно оглядываясь.
— Ты закончил?
— Да, повелитель.
— Теперь оставь меня, я хочу побыть один.
Король подождал, когда Закхей выйдет с балкона и негромко позвал:
— Теодор, подойди…
Один из гвардейцев, высокий, узкоплечий, отлепился от стены и стащил с головы шлем. Оставив щит и копьё прислонёнными к стене, он быстрым шагом подошёл к креслу и упал на колени, целуя руку короля. Рука ласково погладила его по жёстким чёрным волосам цвета воронова крыла.
— Вчера ты попросил меня о своём тайном присутствии на этой встрече. Итак, услышал ли ты то, что хотел?
Лицо Теодора исказила гримаса ненависти. Отброшенный в сторону, шлем покатился по лестнице и замер, уткнувшись в бордюр из дикого камня.
— Да, отец. Чёрный чувствует себя хозяином в этом дворце. Упивается своей безнаказанностью.
— Но за двадцать лет он ни разу не подвёл, — перебирая в пальцах складки плаща, сказал Мануил. — Очень скоро тебе придётся править, сын. Праздновать свои победы. Совершать свои ошибки. Что бы ты сделал на моём месте?
— Они убили мою мать, и моего нерождённого брата, — оскалился сын. Под кожей его лица плавали чёрные пятна. Казалось, что вот-вот, и кипящая ярость брызнет сквозь поры. — Скоро они доберутся до меня с Андроником, а потом и до тебя. Чтобы посадить на трон ублюдка, рождённого Гевой. Надо ударить первыми, отец — время пришло.
— Осторожно, мальчик, — глухо ответил Мануил. — Сын Гевы не ублюдок. Он будет обладать такими же правами, как и ты — за исключением первородства.
Теодор упрямо тряхнул головой, поднимаясь с колен.
— Прости, отец. Ты знаешь: я не задумавшись, отдам за тебя жизнь. И я не держусь за своё первородство. Но допустить, чтобы на трон сел этот ребёнок, кем бы он ни был, мы не можем. Это будет конец всему, что ты сделал.
— Своими безумными словами ты призываешь меня разорвать Договор и объявить накаррейцам войну. Войну, выиграть которую невозможно.
— Мы победим, отец. Вырвем сорную траву с корнем. — Теодор наотмашь рубанул по воздуху ребром ладони. — Это следовало сделать сразу.
— Вольно тебе так говорить, — сказал Мануил, прикрыв глаза рукой. — Тебя там не было. Ты не слышал, как кричали закалённые в боях солдаты. Никто из нас не видел ничего подобного раньше. Мы были глупцами, не разузнав, как следует, с чем можем столкнуться в этой стране.
Серая волна с огненными прожилками снова поднялась перед глазами. Во всех подробностях, как будто это случилось вчера. Поднялась над свирепой наёмной конницей, ворвавшейся в накаррейский лагерь. Над курганом из трупов пехотинцев в красных кожаных доспехах, нанизанных на скользкие чёрные колья. Над орущей, лезущей в пролом толпой, охваченной жаждой крови. Поднялась, постояла и упала — беззвучно.