И над полем боя возник тысячеголосый вопль, дикий визг пожираемой заживо плоти. Как круг, расходящийся по воде, серое крутящееся марево покатилось дальше. Перемалывая своих и чужих, подминая их под себя.
— В тот день отец потерял десять тысяч. Больше, чем когда-либо. Помню, как он сказал мне: если это повторится, мы останемся без армии. Конечно, он не желал подписывать никаких Договоров, и всё же был вынужден. Чтобы чёрные всегда были под боком — вот как он сказал. Чтобы их знание не досталось другим. Хотел изучить их башни и то, что они сдерживают.
— Выходит, дед ошибся, — нетерпеливо дёрнул плечом Теодор. — Вышло так, что это чёрные изучили нас, и поняли: бояться нечего. Надо было покончить с ними сразу. А он позволил им не просто выжить, но размножиться.
— Здесь нет его вины, — покачал головой Мануил. — Накаррейцы весьма средние воины, но их старики с отрезанными веками хранят в своих башнях древнее и смертоносное знание. Если бы ты видел этот туман вживую, даже у тебя не хватило бы духа продолжить войну. Ни у кого бы не хватило. Эта мерзость не из нашего мира. Мне показалось — сквозь небо прорвался Шеол.
— Тогда мы не должны допустить, чтобы такая башня появилась в Городе, — упрямо ответил сын. — Не мы пользуемся благами Накарры вот уже тридцать лет, но накаррейцы нашими. Не они стали уязвимее за эти годы, но мы. Тридцать лет они отщипывали от нашего величия кусочек за кусочком, тридцать лет мы терпели это, скрипя зубами. А теперь они чувствуют нашу слабость и желают получить ещё больше. Желают получить всё!
— Но все эти годы между нами был мир, — сказал Мануил, сбрасывая с плеч плащ. — Плохой мир, унизительный. Но война с ними — намного хуже.
— Ты знаешь, что я прав, отец, — Теодор упрямо продолжал гнуть своё. — Разза давно хочет посадить на трон ребёнка своей крови. А ты потакаешь ему, держишь у самого сердца, словно близкого друга.
— Очень скоро мы снова станем врагами, — невозмутимо ответил Мануил. — Но лишь тогда, когда я буду уверен в победе. Пока же меня больше заботит этот Агд, кому бы он ни служил.
— Это же варвары, — поморщился сын. — Они служат лишь своему бешенству и невежеству.
— Это так, — согласился Мануил, оглядывая разорённый, раненный чёрными проплешинами кострищ сад. Теодор стоял по правую руку, но смотрел не вниз, а на лицо отца, пытаясь отгадать, о чём тот думает. — Но и не так.
— Отец?
— Большинство из них — обычные фанатики, способные лишь слепо подчиняться приказам. Их откармливают отрыжкой из догм и обрывков пророчеств, подобно тому, как пеликан кормит своих птенцов. Но есть и другие. Те, кто кормит. Вот это и есть наши настоящие враги, сын. Не накаррейцы.
— О чём ты, отец? Я не понимаю.
— Есть ли новости от Андроника? — спросил Мануил, любуясь сыном. Как быстро летит время. Всего несколько лет и вот он уже выше на целых две головы.
— Почему ты спрашиваешь об этом у меня?
— Он давно не присылал писем. Наверное, до сих пор считает себя в опале.
— Да что с ним может случиться в Утике? — Теодор отвернулся, слишком быстро, слишком нарочито. — Хоть немного бы пожить в такой опале, советником наместника. Иногда я думаю — может, это мне следовало подарить брату шрам под рёбрами, и отправиться отбывать столь непосильное наказание? У него ещё достаёт наглости брать деньги у работорговцев…
Нехорошо, подумал Мануил, запустив ладонь под шёлк рубашки: закололо сердце. Нехорошо. Не пристало детёнышам барса грызть друг друга, когда лес вокруг вот-вот заполыхает. Стоило больше времени проводить дома.
— Что, лучше быть советником наместника, чем моим наследником?
Теодор, скрипя медными пластинами, старательно отворачивался, косил чёрным глазом и молчал.
— Вы уладили ту давнюю ссору?
— Не я был её виновником. Не мне, и жалеть о ней.
— И всё же?
— Сейчас у нас вовсе нет никаких отношений. Тебе он присылает хотя бы финансовые отчёты, а мне не написал ни строчки.
— Напиши ему сегодня же и отправь письмо с самым быстрым всадником. Нельзя, чтобы старые обиды подтачивали братскую любовь. Разза прав — наступает зыбкое время.
— Для чего ты позвал меня, отец? — спросил Теодор, и его нетерпение выдали вспыхнувшие глаза. Эх, всем хороша кровь Тамилы, будь она хоть чуточку холоднее. — Наверное, не для того, чтобы узнать, как дела у брата?
— Нет, — улыбнулся Мануил. — Скажи: на какое количество гвардейцев ты мог бы положиться полностью? Как на себя, как на меня?
— Три сотни, — подумав, ответил Теодор. В его чёрных глазах разгорался охотничий азарт. — В Святом отряде нет трусов и болтунов, но шесть сотен — это слишком много. Пойдут разговоры, казарменные пересуды, а накаррейские уши в этом городе торчат из каждой стены. Что мне предстоит сделать?