— Отправиться на юг. Выяснить из чьего кошелька получает золото Агд, — ответил Мануил, наблюдая, как охотничий азарт сменяется разочарованием. — За этим может стоять кто угодно. От лиумуйцев до первых людей Королевства. А может, те и другие сразу — только боги знают.
— Но, отец…
— С собой возьмёшь не больше полусотни. Переоденешь их во что-нибудь менее броское, поднимешь у своего седла знамя… Торговой Гильдии, допустим. Вряд ли это надолго собьёт следящих за тобой с толка, но даст пару дней форы.
— Ты отправляешь туда гвардию? — растерянно спросил сын, словно не веря своим ушам. — В такое время?
— Я отправляю туда тебя и твоих людей. Мне больше некому доверить это важнейшее поручение.
— Но… Если кто-то и впрямь снабжает дикарей золотом, то следы изменника следует искать здесь, в Городе, никак не на юге. Достаточно прочесать накаррейские кварталы…
— В Городе и впрямь слишком много ушей, — ответил Мануил. — Много и толстых кошельков — далеко не все из них накаррейские. Ты нужен мне на юге, сын, все нити ведут туда. Отыщи тех, кто осуществляет поставки, и тогда узнаешь имена тех, кто за них платит. Я очень жду этих имён. Надеюсь, когда ты вернёшься, то назовёшь мне их все. До одного.
— Прости, отец… Ты действительно считаешь, что набеги на оазисы важнее того, что происходит в Городе прямо сейчас?
— Несомненно, — не оборачиваясь, ответил Мануил.
— Прости, отец, — осторожно повторил Теодор, изо всех сил сдерживая обиду. Получалось плохо: старший из близнецов никогда не умел скрывать бурлящих в душе чувств. — Безусловно, я выполню твою волю. Однако…
— Однако?
— Я не вижу в твоём приказе никакой чести для себя. Похоже, что ты желаешь удалить меня из Города. Но зачем?
Мануил медленно повернул голову:
— А какой приказ ты счёл бы для себя честью, сын?
— Взять Бирсу, — ответил Теодор, не задумавшись ни на секунду. — Сжечь паучье гнездо. Привести в цепях обоих: и чёрного паука, и его шлюху. Вырезать нерождённый плод. Принести его в жертву во славу богов и повелителя.
После этих слов поднялся ветер, разорвавший в клочья дым от костров. Мануил перевёл взгляд на затылок коленопреклонённого сына, а потом снова уставился за горизонт. Из утренней дымки проступили неровные от горячего воздуха очертания городских кварталов: уходящая к небу громада Храма, огромное белое полукольцо Гавани, чьи гигантские шлюзы отсюда казались лишь маленькими точками. Издалека донёсся слабый, еле различимый рёв медных рогов: когены созывали народ к Храму. Наступало время утренней жертвы.
— Здесь, в Бирсе, очень скучно, — пожаловалась сестра. Её тоненькие пальчики были прохладными и слегка влажными. — Мне часто снится дворец, его сады и фонтаны. Рыбки в фонтанах. Птицы, клюющие упавшие с пальм финики. У них огромные красивые хвосты… Я опять забыла, как они называются.
— Павлины, — подсказал Элато, улыбаясь.
— Правильно, — Гева улыбнулась брату в ответ. — В последние дни я стала рассеянной. Так тяжело сосредоточиться. Всё эти ужасные стены — они такие одинаковые. Камень на камне, да ещё песок. Смотреть здесь больше не на что.
Сестра была права. Сейчас, в рассеянных лучах заходящего за перевал солнца, крепость казалась ещё более унылой и неживой, чем обычно. До садов Мануила ей и впрямь было далеко. Взгляд натыкался лишь на неровные края выступающих из кладки камней. Стены, уходящие в стремительно темнеющее небо, со всех сторон сжимали в каменных объятьях небольшой дворик, по которому прогуливались, взявшись за руки, племянники Раззы.
— Мрачновато, — согласился Элато, оглядывая застывших на стене стражников. Их лица были закрыты чёрными платками: вечером ветер дул из пустыни и нёс с собой миллиарды песчинок, острых, как лезвие клинка. — Но зато безопасно. Ты не устала?
— Я не устала. — Сестра замотала головой, аккуратно придерживая выступающий вперёд живот. — В замке нечем дышать, а на улице всё время жара. Вечер — единственное время, пригодное для прогулок. Лекарь говорит, что, если я хочу родить повелителю здорового сына, то должна больше гулять.
— Хорошо, — покладисто согласился брат. — Так куда мы с тобой станем гулять? Будем ходить по кругу?
— Туда, — показала Гева, отняв руку от живота. — Там пологий подъём на стену. В ясные дни оттуда даже можно различить Город.