— Что происходит?
— Посмотри наверх, — крикнула Гурри.
Ее тихий голос прозвучал так, словно ее что-то очень встревожило.
Гено поднял голову. Но ничего не понял. Иссиня-черные облака грозно спускались с неба почти до самой земли; ему стало не по себе. Он озадаченно опустил голову и подошел к матери.
Фалина пала духом:
— Должно произойти что-то ужасное.
— Нам придется умереть? — не отставал от нее Гено.
— Вполне возможно… — глухо сказала Фалина.
— Почему обязательно умереть? — повторила Гурри. — Как это?
Но ее никто не услышал. У всех перехватило дыхание. В бесшумной напряженной тишине, которая царила вокруг, разразилась буря. Как невидимый великан, обрушилась она на лес, злобно, ожесточенно, подобно дикому зверю. Морским прибоем зашумели кроны деревьев, заворчали, заскрипели, застонали, когда ветер стал их трепать, трясти и хлестать. Оторванные листья кружились вокруг, словно охваченные спешкой или непонятным безумием. Ветви о оглушительным треском или легким вздохом ломались и падали вниз. Маленькие деревья, горестно постанывая, терлись друг о друга. Буря неистовствовала, будто хотела уничтожить лес. Ни одной живой души не было видно.
Гено подумал, что все умерли и теперь он тоже должен умереть. К своему удивлению, он почувствовал, что готов покориться судьбе. Внезапно рядом с ними оказался Бэмби. «Спокойно, дети, — сказал он. — Стой на месте». Фалина, Гено и Гурри молча смотрели на него во все глаза. Он стоял среди неистовствующего урагана, высоко подняв украшенную рогами голову, — вожак-властелин, защитник, утешитель. Дети еще никогда не видели так близко отца. Его голос перекрывал вой бури, страшный шум деревьев и кустарников.
— Сейчас не надо никого бояться, — продолжал он. — Никто не причинит вам зла. Пока буйствует непогода, не разбойничают и не убивают ни лиса, ни ястреб, — никто.
Гурри хотела крикнуть: «Спасибо, дорогой отец», — но она была не в состоянии произнести ни одного слова.
— Прочь от деревьев, — приказал Бэмби, — прочь от тополя, от всего! Держитесь низких зарослей!
Он исчез так же внезапно, как и появился.
Фалина поторопилась отойти от высоких, раскачивающихся деревьев, спряталась вместе о детьми в кустарнике.
Яркий огненный луч упал на землю, за ним почти мгновенно раздался такой оглушительный удар грома, что дети и даже Фалина в ужасе закрыли глаза. Гено и Гурри тесно прижались к матери. Молния попала в тополь, расщепив его сверху донизу.
— Я умираю… — простонало высокое дерево. Из его сухого тела взметнулись кверху языки огня, побежали к веткам, которые тянулись вверх и вдруг заполыхали с сухим треском.
Дети в панике хотели бежать.
— Спокойно, стойте на своем месте, — оказала Фалина.
Малыши в страхе теснее прижались к матери. Неведомый ранее ужас сковывал их.
Вскоре начался дождь. Он стучал, шумел, барабанил, пробивая плотные кроны деревьев, в одно мгновенье затопил землю, а затем потушил горящий тополь. Буря утихла. Слышался лишь оглушительный шум дождя. Стало заметно холоднее. Только одна за другой сверкали молнии, яростные удары грома раскатывались над лесом. Все молча встречали потоки воды, которые небо обрушило на землю; покорно, со страхом, внимали деревья высочайшему гневу, который дал о себе знать молниями и громом. Они считали это проявлением гнева.
Гено и Гурри вымокли с ног до головы. Обоим было немного холодно. Фалина тоже промокла насквозь, но на замерзла. Все трое стояли в кустарнике, не двигаясь с места. Спустя некоторое время посветлело, а скоро стало совсем светло. Фалина сказала:
— Теперь уже больше не упадет огонь и не будет грома.
Дети не ответили, Они спокойно слушали слова матери, но их знобило от сырости.
Все деревья жадно пили. Они всасывали питательную влагу листьями и ветками; их стволы черпали жизнь из корней. Пили кустарники и кустики. На земле пили травы, жимолость, облетевшие цветы, ясменник, подорожник и те, что называли себя бедняками — папоротники и латуки. Утоленная жажда возгласом «Ах!» летела по лесу, он словно дышал полной грудью. Дети тоже ощущали свободу.
— Наконец-то! — шептали деревья.
— Какая радость! — шептали кустарники.
Внизу слышался тихий, благодарный хор тех, кто еще не давно был в отчаянии:
— Спасены!
Дивный аромат стоял повсюду: запах листьев и деревьев, утоливших жажду, маленьких цветочков, сладко-горький запах земли, могучей и полной зарождающейся жизни. Один только тополь, черный, обезображенный и мертвый, печально торчал на фоне неба, которое снова стало ясным. На тополь старались не смотреть.