— А я в лесу ко всем отношусь хорошо, — наивно похвасталась Гурри. — Я полагаюсь на маму и у меня хорошее настроение.
Бэмби ей не ответил.
— Фалина, — продолжал он, — малышка легкомысленна, ты должна очень охранять ее.
— Отец, — звала Гурри, — отец!
Ни одна ветка не шевельнулась.
— Отец! — еще раз позвала Гурри, робко и тихо.
— Он ушел, — сказала Фалина.
Все трое — мать и дети — настороженно вслушивались в звуки леса.
— Всё, — сказала, наконец Фалина.
— Когда он придет к нам?
Гурри хотела получить точный ответ.
— Скоро, — утешила ее мать, — теперь надо спать.
Она легла. Гурри пристроилась рядом о ней и уснула. Только Гено все еще стоял и прилежно слушал.
— Непонятно, — удивлялся он исчезновению отца, — непонятно. Ничего не было слышно. Ни звука. Так бесшумно ушел отец! У него есть чему поучиться! Ни у кого больше, только у него!
Но Фалина и Гурри больше не слушали Гено. Тогда он тоже лег, но еще долго не мог уснуть.
Много недель подряд палило солнце. Дети еще ни разу не видели дождя. То тут, то там появлялись маленькие облака, но затенить жаркий день они не могли; облака были тонкими и тощими, солнце раз за разом терзало, разрушало и рассеивало их.
Воздух кипел от жары. Даже ночь не приносила прохлада. В лесной глухомани было затхло и душно, почти не выпадала роса, которая могла бы хоть немножко освежить обитателей леса, жаждущих влаги. Трава на лугу начала желтеть. Папоротник, латук, все лесные травы пожухли и засохли. Временами повсюду стоял неприятный запах, казалось, лесу нечем дышать.
Сквозь береговой тростник пробирался лис. Утки, которые лениво лежали на воде, поспешили укрыться в глубине шуршащих зарослей.
— Глупый народец, — проворчал лис, — я совсем не голоден, страшная жажда мучает меня. Ужасная жажда!
Вблизи зарослей на тонких, длинных ногах неподвижно стояла цапля; она смотрела на грязные, медленно скользящие волны.
Лис, завидя цаплю, отпрянул назад.
— Это ты, — сказала цапля, не поворачивая головы, — вылезай, не бойся.
— Я хочу только попить, — сказал лис.
— Если будешь хорошо себя вести, — презрительно сказала цапля, — пей, мне не жалко. Гнать тебя я, так и быть, не стану.
Померяться силами эти двое успели давно. Тогда цапля злобно обрушилась на лиса, который хотел ее схватить. Она целила своим клювом, словно острым кинжалом, прямо в глаза врагу. Лис в ужасе убежал. С тех пор, если они и встречали друг друга, то между ними царил худой мир. Цапля презирала побежденного, но тем не менее остерегаясь его, в то время как униженный лис, не теряя глубокого уважения к вспыльчивой, воинственной цапле, одновременно яростно ненавидел ее. Сейчас лис пил, цапля не спускала с него глаз.
— Смешно, что я ее боюсь, — думал лис, я для нее никакая ни еда, почему я боюсь эту противную тетку?
А цапля думала: «Пусть только попробует сунуться этот рыжий паршивец, сразу лишится глаз. Наверное, я для него лакомый кусок. Только со мной шутки плохи».
Лис утолил жажду. Он постарался с достоинством удалиться, не выказав охватившего его страха и сказал:
— Вода мутная и теплая. То ли еще будет.
— Неужели? — равнодушно заметила цапля, в глазах ее прыгали огоньки, — а мне хоть бы что!
— До свиданья, — откланялся лис.
Ответа он не получил.
На краю маленькой прогалины снова сидел заяц. Он совсем сгорбился.
— Что мы будем делать? Как это все выдержать?
— Зато нет комаров, — сказала Фалина.
Заяц не успокаивался.
— Разве ты не замечаешь, какой невкусной стала пища, горькой, безвкусной, наполовину увядшей?
— Зато нет комаров, — повторила Фалина.
— Но как обманывает чутье, — пожаловался заяц, — то я совсем не чувствую опасности, то чувствую, — когда ее нет. Одно не лучше другого.
У него был жалкий, тоскливый вид. Он даже ни разу не поднял уши торчком.
— Ты не прав, дружище заяц, — снова напомнила ему Фалина, — комаров нет, нам очень спокойно.
— Зимой их тоже нет, — возразил он печально, — пусть меня кусают комары! Я к этому привык. Мне досаждают жара, жажда, ложные запахи! Вот что не дает мне покоя. Словно тяжкая хворь.
— Ты нетерпелив.
Фалина пошла дальше.