Что ты знаешь о Топи? спросил Давриел Сущность. Ты утверждаешь, что нарочно привела меня сюда. Зачем?
Чтобы сделать сильнее, ответила Сущность. Скоро ты сам всё поймёшь...
Давриел нахмурился, затем взглянул на приорессу. — Похоже, у меня и впрямь нет иного выбора, кроме как пойти против Топи. Досадно. Впрочем, я вполне уверен, что, если мне удастся установить причину этих явлений, я смогу вернуть души жителям деревни. Ну, или хотя бы приемлемому их числу, учитывая все обстоятельства.
Приоресса замерла, а затем развернулась на стуле всем телом, чтобы посмотреть туда, где он стоял — в задней части комнаты, по-прежнему лениво вращая портрет Авацины.
— Спасти их? — переспросила она. — Это возможно?
— При большом желании любое действие можно отменить.
— Не думаю, что это всегда справедливо. Но будет достаточно, если ты хотя бы попытаешься. Что потребуется от меня?
— Когда всё закончится, ты должна будешь отправиться в Трабен и сделать всё возможное, чтобы тамошние остолопы поверили, что я умер. Или сбежал. Или с испугу забился в какую-нибудь нору.
— Я могу сделать кое-что получше, — воодушевилась она. — Я расскажу всем, как жестоко я ошибалась на твой счёт, и как ты спас всех нас! Если ты вернёшь людей к жизни, я прокричу это со ступеней самогó великого собора! Я объявлю тебя героем, и…
— Нет, — отрезал Давриел. Он оставил картину в покое и подошёл к её стулу, вновь нависнув над ней. — Нет. Все должны считать, что во мне нет ничего особенного. Просто очередной мелкий и жалкий лордишка, заявивший права на бесполезный кусок земли, до которого никому нет дела. Прощелыга, недостойный внимания. Ничего необычного. Совершенно не о чем беспокоиться.
Она медленно кивнула.
— А пока что, — добавил он, поднимая руку, — мне придётся позаимствовать твою способность чувствовать и заякоривать духов.
— Я охотно отдам её тебе, — сказала она, прикоснувшись к его руке своей морщинистой ладонью.
— Будет больно, — предупредил он. — У нас с тобой… разные натуры. И ты на какое-то время лишишься возможности пользоваться своим даром. Может быть, даже на целый день.
— Так тому и быть.
Он стиснул зубы и проник в её разум, почувствовав, как остриё боли одновременно пронзает его собственный череп. Адское пламя, да эта женщина просто источала мощь. Он не видел её мыслей, но его, как обычно, влекло к силе. Энергии внутри неё, сиянию дара, могущества, магии.
Он вырвал её, морщась от ужасного ощущения. У него появилось новое заклинание, трепещущее и яркое: то, что позволяло отслеживать перемещение призраков, и — если потребуется — насильно удерживать их в осязаемой форме.
Приоресса безвольно обмякла на стуле. Он держал её за руку, не давая сползти на пол. Она действительно была крепкой старой легавой, и он — до определённой степени — признавал важность её работы. Людям было нужно что-то, во что можно верить. Что-то, что подарит им утешение и не позволит суровым реалиям человеческого бытия сокрушить их.
Правда — опасная вещь, и лучше оставить её тем, кто представляет, как ею пользоваться.
Наконец, приоресса пришла в себя и сжала его руку в знак благодарности за то, что поддержал её. Он коротко кивнул и повернулся, чтобы уйти, ощущая — до сих пор — острую иглу боли в своём мозгу.
— Итак, тебя вынудили действовать, — раздался за спиной голос приорессы, — но ты, похоже, всё так же безразличен. Что же должно случиться, Грейстоун? Чтобы ты по-настоящему начал переживать? Трупы. Смерть. Воспоминания.
— Не спрашивай, — ответил он, выходя в коридор. — Поверь, эти края ещё не готовы к той версии меня, которая переживает о чём-то, кроме пропущенного послеобеденного сна.
Конец второй части.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА XII. ТАСЕНДА
Разговоры, которые Тасенде доводилось слышать о Зеленштайне, были очень странными и противоречивыми. Селяне готовы были славить Безымянного Ангела за этот бесценный дар Подступам. Они, похоже, по-настоящему гордились своей реликвией, которая успокаивала души последователей церкви, не давая им восставать в виде гейстов или иных нечистых созданий.
Но она также не давала их душам вернуться в Топь. И потому, хотя жители Подступов и гордились благодатью Ангела, многие из них отказались переходить в лоно церкви. Тасенда понимала их. Зеленштайн был изумительным благом — но он напоминал подаренного вола, когда у тебя нет телеги, чтобы тащить её, или поля, чтобы пахать. Сама она была благодарна за это сокровище, и вместе с тем от него ей почему-то становилось не по себе.