— Возможно. И однако, — с удивлением заметила Суукмел, — мы остаемся с тобой, и есть руна, которые остались с нами.
— Зачем? — воскликнула Ха'анала. — Что, если я неправа? Что, если все это ошибка?
— Ешь, — сказала Суукмел, вручая Ха'анале еще один мешочек. — Радуйся достатку и солнечным лучам, когда они появляются.
Но Ха'анала лишь уронила руку на траву — слишком расстроенная и обескураженная, чтобы ее мог приободрить тусклый серебристый свет, пробившийся сквозь плотные северные облака.
— Однажды, очень давно, — снова заговорила Суукмел, — мой господин супруг спросил Хлавина Китери, не мучают ли его сомнения: вдруг то, что он сделал, было ошибкой? Верховный ответил: «Возможно, но это была прекрасная ошибка».
Поднявшись, Ха'анала пошла к краю скал, а ветер теребил ее мех. Тогда Суукмел тоже встала и подошла к ней.
— Дитя мое, я слышала песни многих богов. Глупых, могущественных, капризных, податливых, неуклюжих. Много лет назад, когда ты позвала нас в свой дом, накормила, предоставила кров и пригласила остаться, я слушала, как ты говоришь, что все мы: джана'ата, руна, земляне, — дети Бога столь высокого, что наши ранги и различия для него ничего не значат.
Суукмел окинула взглядом долину, ныне усеянную маленькими каменными домами, наполненную звучанием разных голосов, ставшую домом для руна, джана'ата и диковинного существа, которое Ха'анала называла братом.
— Я тогда подумала, что это лишь песня, пропетая чужеземцами глупой девочке, которая верит чепухе. Но Таксаю была мне дорога, а Исаак был дорог тебе. Я хотела услышать эту песню, потому что когда-то мечтала о мире, где жизнью будут управлять не родословные, не похоть и умирающий закон, но любовь и верность. В этой единственной долине такая жизнь возможна, — сказала она. — Если надежда на такой мир — ошибка, то это прекрасная ошибка.
Упав на колени, Ха'анала уперлась руками в камень. Ее плач был поначалу тихим, но на этом горном склоне они были одни — вдалеке от тех, чью веру могло бы подорвать малодушие лидера. Сейчас было самое время поддаться усталости и тревоге, голоду и грузу ответственности; дать волю тоске по утраченным родителям, скорби по умершим детям и всему тому, что могло бы быть, но не состоялось.
— Рукуэи вернулся, — наконец сказала Ха'анала тихим голосом, прижавшись лицом к животу Суукмел. — Это кое-что значит. Он видел все, везде был. И вернулся сюда. И он остался…
— Иди домой, сердце мое, — спокойно посоветовала Суукмел. — Снова послушай музыку Исаака. Вспомни, о чем ты думала, когда услышала ее в первый раз. И знай, что если мы дети одного Бога, то со временем сможем сделаться одной семьей.
— А если Бог — это лишь песня? — спросила Ха'анала, чувствуя себя одинокой и напуганной.
Некоторое время Суукмел не отвечала. Затем она произнесла:
— Наша задача останется той же.
— Только послушай их! — изумленно прошептала Тият ВаАгарди. — Могла ты предположить, что джанада способны вот так спорить?
— Совсем как в старые дни, — согласилась Каджпин ВаМасна, — если не считать, что спорят они, а не мы.
Послушав пререкания еще некоторое время, она улеглась на спину и стала смотреть на облака, скользившие над долиной. Самой Каджпин давно уже не требовалось общее согласие, чтобы принять решение, — изъян натуры, которого она больше не стыдилась. Она повернулась к Тият:
— Пожалуй, дадим им время до второго восхода, а после отправимся.
Тият с нежностью посмотрела на подругу. Бывший солдат, уставший от убийств, Каджпин ВаМасна пришла на север одна и с тех пор помогала облегчать жизнь обитателям Н'Джарра обоих видов, совершая набеги на рунские торговые караваны. А Тият в прежние дни была всего лишь служанкой. И хотя даже тогда занимала ответственный пост, время от времени она все еще пряталась в центре стада и восхищалась Каджпин, которая ни перед кем не заискивала, но со всеми ладила. — Когда по общине распространились вести о новых чужеземцах, именно Каджпин предложила пойти вместе с Тият на юг, чтобы доставить в Н'Джарр кого-то из них, и это вызвало фиерно, продолжавшее бушевать по сию пору. Большинству руна наскучило спорить, и они разбрелись в поисках съестного, но джана'ата и близко не подошли к консенсусу.
— Ха'анала, — говорил Рукуэи. — Я изучил все записи! Да, многое мне непонятно. Слишком много слов и идей, в которые я не могу вникнуть; — признал он. — Но в первый раз чужеземцы прилетали сюда из-за нашей музыки, и сейчас они вернулись. Мы должны их узнать…
— А что, если все разговоры о музыке Бога — чушь? — спросила Ха'анала, стараясь не замечать гудения Исаака, ставшего к этому моменту громче и настойчивее. — Что, если мы неправы…
Тут впервые заговорила Тият:
— Это не чушь! Кое-кто думает…
Она умолкла, застеснявшись, но прятаться устыдилась, тем более при обсуждении этого вопроса. Тият нравилась музыка, которую нашел Исаак; это была музыка, которую она смогла слушать, и эта музыка ее изменила.
— По-моему, нам следует дать послушать ее другим чужеземцам. Обязательно!
— И, возможно, они нам помогут — как посредники, — заметила Суукмел с практичностью, некогда приносившей пользу двум правительствам. — Они смогут вернуться на юг и начать переговоры от нашего имени…
(«УУУУУУУУ»)
— Во-первых, с чего это они согласятся сюда прийти, не говоря уж о том, чтобы нам помогать? — возразила Ха'анала. — София настроила их против нас! Они будут считать нас убийцами, ворами и…
— А им и не нужно соглашаться, — сказал Шетри, бросая взгляд на свою коллекцию наркотиков.
Вскинув уши, Ха'анала воскликнула:
— Похищение — не лучший способ приобретать союзников!
(«УУУУУУУУУУУУУ»)
— Я побывал всюду, кроме юга, — произнес Рукуэи, перекрикивая производимый Исааком шум. — Мне нужно было видеть людей на их территории. Чтобы понять, я должен слышать слова, произносимые свободно…
— Кроме того, — с легким раздражением прибавил Шетри, — у Рукуэи большой опыт по части обмана. Кто лжет убедительнее, нежели поэт, создающий песни из голода и смерти?
Ха'анала сердито посмотрела на него, но не поддалась на попытку ее отвлечь.
— Это безумие, Шетри, — сказала она решительно. — Для тебя и Рукуэи это напрасный риск. Пусть займутся Тият и Каджпин…
(«Уууууууууууууууууууууууу»)
— Для решения проблемы два типа ума лучше, чем один, — произнесла Тият, окидывая собрание кротким взглядом. — А раз так, — сказала она затем, — три еще лучше, поэтому нам нужно заполучить чужеземца.
(«Ууууууууууууууууууууууууууууу..»)
На юго-востоке пламенел желтый свет, но даже когда взошло второе из солнц Ракхата, теплее не стало. Поднявшись, Каджпин зевнула, потягиваясь.
— Держите рты закрытыми, ступни — в ботинках, а руки — в рукавах, — посоветовала она Шетри и Рукуэи. — Если вас разоблачат, тогда Тият и я — конвой, сопровождающий в тюрьму двоих вахаптаа.
— Каджпин умеет обманывать не хуже поэта, — серьезно заметила Тият и за свои старания получила от подруги шлепок хвостом.
— Неудачу можно повернуть к своей выгоде, — сказала Суукмел. И посмотрела на рунского малыша, ерзавшего на ее коленях, сына Тият, напоминавшего свою мать: добродушный, но решительный, когда ему препятствовали. Этот ребенок не усомнится в своем праве сказать «я» каждому, кого встретит. Он всегда будет чувствовать себя равным любой душе — то, чего все ван'джарри желали для своих детей.
— Пусть идут, Ха'анала. Это правильно. Пусть идут.
Прижимая к себе Софи'алу, Ха'анала молчала. Состязание между Ингуи и Адонай, думала она. Судьба против Провидения — там, где Судьба правила столь долго…
Тут она заметила, что Исаак перестал мурлыкать. Как всегда, он был голым, но, казалось, не ощущал холода. А может, не обращал на холод внимания. Короткий миг Исаак смотрел в глаза Рукуэи.
— Приведи сюда кого-нибудь, кто Поет, — вот все, что он произнес.
Долина Н'Джарр
2085, земное время
— Полагаю, Шетри смог бы остаться неузнанным, но в моем приемном сыне было что-то безошибочно джана'атское, — рассказывала Суукмел Шону Фейну много лет спустя, вспоминая отчет Рукуэи об их походе. — Поэтому они прибегнули к выдумке Каджпин: что Рукуэи — сподвижник Атаанси Эрата, захваченный при набеге на деревню. А Шетри они объявили охотником за головами — человеком, предоставившим полиции свои навыки следопыта в обмен на мясо казненных преступников. Якобы они ведут Рукуэи в Гайджур, на допрос.