Сандос закрыл глаза, но продолжал слышать голос Шона с его жестким «р» и монотонной, немузыкальной поэтичностью Белфаста:
— Пожалей жалкие души тех, чья жизнь, будто разбавленное молоко, сплошные легкость и удовольствие — и кто умирает в приятном сне, достигнув глубокой старости. Вода и молоко, Сандос. Они живут вполсилы и понятия не имеют, чего лишены. Покажи Богу, из чего ты сделан. Сожми губы и поцелуй крест. Сделай это своим выбором. Сделай, чтобы все это имело смысл. Обрети его вновь.
Лишь сейчас Шон заметил Дэниела Железного Коня, молча стоявшего за перегородкой у входа в общий зал. В следующий миг Дэнни шагнул вперед, вступив в комнату. Шон нахмурился, не понимая, чего тот хочет, затем до него дошло.
— Сандос, ты можешь облегчить себе следующие два дня. Пусть он все время находится рядом. Разрешишь ему?
Сандос не взглянул на них, сохранив молчание. Но он не сказал «нет», поэтому Шон ушел, а Дэнни остался.
Поначалу Сандос просто казался потрясенным, но вскоре абстиненция начала сказываться на нем физически. В таком напряжении он не мог оставаться неподвижным — ему нужно было ходить, чтобы заглушить боль, и Дэнни последовал за ним в морозную тишину катерного отсека, имевшего почти тридцать метров в длину и предоставлявшего достаточно места для движений, а заодно и уединение.
В течение первых часов Сандос не произнес ни слова, но Дэнни знал, что грядет буря, и готовился к ней. Он полагал, что Сандос не сможет сказать ничего, чего Дэнни уже не сказал бы себе сам, но ошибся. Когда Сандос наконец заговорил, его жестокая насмешливость быстро переросла гнев, обратившись в беспримесную моральную ярость, выразительность которой обеспечивалась десятилетиями иезуитской выучки. Слезы, как открыл для себя Дэниел Железный Конь в то утро, остужают горящее от стыда лицо.
Затем опять повисло молчание.
В первый день Дэнни отлучился лишь дважды, сходив в туалет. Сандос расхаживал без остановки, а спустя какое-то время сбросил с себя рубаху, пропитанную потом, который выщелачивал влагу из его тела даже в ледяной стуже катерного отсека. Чуть погодя он снял и скрепы, затем сел на пол подальше от Дэнни, возле внешней двери ангара, привалившись спиной к герметизированной каменной стене, а голову положил на руки, охватившие поднятые колени; изувеченные пальцы изредка подергивались.
Против воли Дэнни задремал. А проснувшись, увидел, что Сандос стоит у двери отсека, через маленький иллюминатор глядя в темноту. Дэнни снова отключился, лишь слыша время от времени, на протяжении ночи, слова «Aqui estoy». Он не был уверен, что узнал язык, но слова запомнил и позднее спросил у других священников, понимают ли те их смысл. Как Джозеба, так и Джон опознали испанский: «Я здесь». А Шон заметил: «Это то, что ответил Авраам, когда Бог назвал его имя». Но Сандос произносил эту фразу с какой-то измученной покорностью, и Дэнни подумал, что это может означать лишь признание факта, что он увяз внутри «Бруно» и что деваться ему отсюда некуда, кроме как лететь дальше.
А может, это было смирение Ионы, осознавшего, что, где бы он ни находился, пусть даже в утробе кита, Бог отыщет его и использует.
Здесь не было рассвета, который разбудил бы Дэнни утром, но из общей комнаты сквозь люк катерного отсека донесся приглушенный шум. Он сел, затем поднялся, чувствуя себя одеревенелым и разбитым. Сандос не шевелился. Дэнни снова отлучился на несколько минут, но завтракать не стал, решив не пить и не есть, пока голодает Сандос. Тянулись часы второго дня, но Сандос оставался неподвижным и безмолвным, устремив глаза в дали, недоступные остальным. Обряд поиска видений, подумал Дэнни. Когда душа открыта всему, что может быть поведано Великой Тайной. Чьи мысли — не мысли человека, Чьи пути — не пути человека…
Дэнни решил больше не спать и стать свидетелем всему этому, от начала и до конца. Но на третье утро он в испуге проснулся, обнаружив, что глядит в обсидиановые глаза Эмилио Сандоса, сидевшего скрестив ноги на палубе катера и ждавшего, когда Железный Конь очнется.
— Наверно, это было трудно, — сказал Сандос, и его голос прозвучал в гулком пространстве отсека мягко и без резонанса.
Дэнни не понял, о чем речь, но в последнее время вообще приходилось нелегко, поэтому он кивнул.
— Когда смотришь в бездну, — сообщил Сандос, — она смотрит на тебя.
— Ницше, — почти беззвучно произнес Дэнни, узнав цитату.
— Две точки зрения.
Бледный, измученный, Сандос медленно поднялся на ноги и некоторое время стоял, безучастно глядя перед собой.
— Полагаю, Бог использует нас всех, — сказал он и, подойдя к люку, постучал по нему локтем.
В ту же секунду раздались звуки выравнивателей давления и блокирующих механизмов, эхом отразившиеся от каменных стен корпуса. Когда дверь открылась, Дэнни понял, что на протяжении этих трех дней Джон Кандотти тоже дежурил поблизости. Но и остальные члены команды сейчас ждали тут.
— Он сделал, что должен был сделать, — произнес Сандос и шагнул сквозь проем, не прибавив больше ни слова.
Впервые с тех пор, как умерла его мать, — а было ему тогда шестнадцать — Дэниел Железный Конь, не выдержав, разрыдался. Остальные молча стояли, пока Джон Кандотти не сказал: «Оставьте его одного», — и маленькая толпа рассеялась.
Наконец Джон вступил в катерный отсек. Оглядевшись, он подобрал сброшенную Сандосом рубашку и вручил Дэнни, чтобы тот высморкался. Дэнни ее принял, но, когда поднес ближе к своему лицу, отшатнулся.
— Пованивает, — подтвердил Джон. — Если это запах святости, то Господь нам всем помогает.
Выдавив смешок, Дэнни стянул свою рубаху и вытер нос о внутреннюю сторону воротника.
— Моя мама терпеть не могла нерях, — сообщил Джон и сел рядом с Дэнни, вытянув костлявые ноги перед собой.
Вытерев глаза, Дэнни прокашлялся.
— Моя тоже, — сказал он почти беззвучно.
Они посидели молча, глядя в дальний конец отсека.
— Что ж, — наконец произнес Джон, — если с Эмилио все хорошо, то и со мной порядок. Мир?
Дэнни кивнул.
— Я неуверен, что с ним все хорошо. Но все равно спасибо, — ответил он.
Поднявшись на ноги, Джон протянул ему руку. Дэнни — с красными глазами, выжатый как лимон — благодарно пожал ее, однако сказал:
— Пожалуй, приятель, я пока посижу тут. Мне нужно прийти в себя.
— Конечно, — сказал Джон и оставил Дэнни одного.
26
Большой Южный лес
2061, земное время
«… был спелым две ночи назад…» «… река Пон. Но кое-кто думает…» «… больше нет рынка для…» «… решительная кампания недостаточно обеспечена, и если…» («У-уф».) «… кое-кто голоден! У кого есть…» «… поля ракара находятся к северу от…» «Сипадж, Панар! Кое-кто слышал…» «… рано. Оно созревает…» «… сосредоточьтесь вместо этого на объединении…» («У-у-уф».) «… сборщики нитарла в порту Крана…» «Сипадж, Джалао, конечно, ты голодна…» «Мы обнаружили еще у ре…» «… паари будет там скоро…» («У-у-у-у-у-уф».) «… ткачихи не могут использовать…» «… если мы пойдем после того, как ракари…» «… кое-кто эту связку рии…» «… нала, заставь Исаака остановиться…» «Почеши вон там. Нет, ниже! Да…» («У-у-у-у-у-у-у-у-уф».)
— Сипадж, Исаак! Прекрати! — закричала Ха'анала.
Исаак осел на землю, испытывая головокружение, но довольный. Вращение могло трансформировать непонятное в однородную размытость, а если он сам издавал звук, то иногда был способен заглушить гвалт; но лучше всего было, когда один голос прорывался сквозь остальные, вынуждая всех умолкнуть.
— Сипадж, Исаак, — медленно произнесла Ха'анала, понизив голос. — Пойдем в убежище. — Выдержав правильную паузу, она добавила: — Будем слушать музыку.