— Джозеба, что ты говоришь! — возмутился Джон. — Это же здорово! Это… это…
— Это катастрофа! — свирепо буркнул Джозеба, трясясь от бессильного гнева. — Разве не видишь? Они полностью подорвали экологию. Все изменилось! — Он встал и в отчаянии отвернулся от экранов. — Земледелие! — простонал он, схватившись за голову. — Еще одна планета отправилась к дьяволу…
— По-моему, это симпатично, — вежливо заметил Нико, обращаясь к Шону Фейну, который тоже стоял, прислонившись к перегородке, и смотрел, как бортовой компьютер обновляет и перекрашивает картинки на многочисленных дисплеях — снимок за снимком.
— Ты прав, Нико, — сказал Шон. — Так и есть.
Сперва затуманенные, затем обретая четкость и яркость, возникая из-за пелены атмосферы и прерывистой завесы облаков, составные изображения Ракхата, открывшегося после вхождения «Джордано Бруно» на орбиту снижения, трансформировались: невозделанный рай сделался настоящим садом. Наиболее обширные изменения произошли в средних широтах северного полушария, где южные города самого крупного континента, впервые распознанные Джимми Квинном, Джорджем Эдвардсом и Марком Робичоксом сорок лет назад, располагались на побережье и реке. Накладывая старые картинки на новые, еще можно было различить контуры городских центров. Но там, где некогда простиралась девственная саванна, джунгли, болото или горный лес, ныне лежало изящное кружево плантаций: колоссальные цветники, выполненные, точно кельтские драгоценности, в виде перекрывающихся, сцепленных узлами узоров, — земледелие, геометрия и артистизм в грандиозном масштабе.
— Вглядитесь в это, — негромко процитировал Шон Фейн, вспомнив описание «Келлской книги», сделанное ученым двадцатого века, — и вы проникнете в самый храм искусства. Вы различите замысловатости столь деликатные и тонкие, до того полные узлов и соединений, с такими яркими и свежими красками, что сможете сказать: это работа ангелов, а не людей.
— Наверно, для своих планировок они использовали спутниковые снимки, — прозаично заметил Франц Вандерхелст. — Не думаю, что такое можно осуществить, не видя все это сверху.
— Возможно, — сказал Карло. — Но даже с веревками и кольями можно сделать немало. Простые геодезические приборы — Перегнувшись через обширное плечо Франца, он проследил за извилистой линией горы, образовывавшей шаблон для пышного террасирования. — А кое-что в этом дизайне идет прямиком из геологии.
Он повернулся к Сандосу, который, забившись в угол и не замечая картинок, сосредоточенно вслушивался в радиоболтовню. Чтобы привлечь его внимание, Карло помахал рукой.
— Взгляните на эту новую съемку, Сандос. Что вы об этом думаете? — спросил он, когда тот снял наушники.
Поднявшись, Сандос со стоном потянулся, затем присоединился к Дэнни, Шону и Нико, стоявшим у самой стены, откуда можно было видеть все экраны разом.
— Боже, — ошеломленно произнес он. — Наверно, джана'ата в конце концов решили, что разведение овощей — не так уж плохо.
Некоторое время он завороженно следил, как последовательно сменяющиеся снимки прибавляют в разрешении, показывая в схемах композиций все больше деталей.
— А как это выглядит в инфрасвете?
Джозеба подошел к дисплею «ложного цвета».
— Еще хуже! Взгляните на тепловую характеристику городов. — Он вывел на экран наложение со сравнительными данными, взятыми из библиотеки «Стеллы Марис». — Бог мой. И что это может быть? Тридцатипятипроцентный прирост населения — за два поколения!
— Не преувеличивай, — возразил Дэнни, сделав мысленную оценку. — По моим прикидкам, тепловая прибавка ближе к двадцати девяти процентам — в целом. И нельзя утверждать, что это из-за роста населения. Возможно, изменилась индустриальная база…
— Но послушайте, — сказал Карло. — Вдоль рек возникли новые поселения. И стало больше дорог.
Которые, как он заметил, подстраиваются под особенности местности. Непохожие на дороги римлян, проложенные напрямик из пункта А в пункт Б, но, тем не менее, дороги. Бизнесу это на пользу, подумал Карло.
— В радиоданных есть что-то интересное? — спросил он у Сандоса.
Эмилио покачал головой.
— Торговые котировки, анализ рынка. Прогнозы погоды; урожайность, графики отгрузок. Бесчисленные объявления о встречах! Всё на руандже, — сказал он, протяжно зевнув. — Мне нужно прерваться. От всего этого меня клонит ко сну.
— По-прежнему никакой музыки? — спросил Дэнни Железный Конь.
— Ни одной ноты, — подтвердил Эмилио, покидая мостик.
Почти всю работу по переводу выполнял сейчас он, но у Дэнни была задача потрудней: имелись десятки радиопередач, отправленных с Ракхата — через «Магеллан» — на Землю, копии которых затем переслали на «Бруно»; их требовалось увязать с сообщениями «Магеллана», перехваченными «Бруно» во время полета, и тем, что они сейчас слышали напрямую. Эмилио совершенно запутался в этих временных последовательностях, но Дэнни, похоже, был способен с ними совладать. В содержании передач произошли существенные сдвиги, на что указывала лексика, которую Эмилио прежде не слышал и о смысле которой мог лишь догадываться — и конечно, принимались только обрывки передач. Но даже они демонстрировали ободряющее смешение языков, сообщений, и Эмилио начал думать, что и в самом деле что-то изменилось к лучшему.
Он понятия не имел, на что может указывать нынешнее отсутствие к'сана, и столь же плохо понимал, что означает это принятие земледелия, поэтому, оставив позади разгорающийся спор Джозебы и Дэнни об индустриальном развитии, Эмилио направился в камбуз. Наливая кофе, он услышал за спиной предупреждающий кашель Джона.
— Спасибо, — сказал Эмилио, оглянувшись через плечо. — Но мне сейчас получше, Джон.
— Ага. Я заметил. Но не хочу пугать тебя, если этого можно избежать. — Джон не входил в тесную комнатку, стоял в проеме. — Как я понял, на наши призывы — никаких откликов. Верно?
— Да.
Эмилио развернулся, держа чашку обеими руками. А заговорил уже интонациями Шона:
— В ожидании худшего есть и приятная сторона: когда это происходит, радуешься, что был прав.
— Знаешь, она ведь могла не слушать, — сказал Джон. — Я имею в виду, она ж не ждет визитеров, так? Возможно, она все еще жива.
— Возможно.
А может, сломался ее компьютерный блокнот. Или потерян, или его украли. Или она могла просто сдаться, перестав им пользоваться. Посмотри правде в лицо, сказал себе Эмилио. Она мертва.
— Шансы, что София выживет, были весьма хилыми, — произнес он вслух и, отнеся к столу свой кофе, опустился в кресло.
Последовав за ним, Джон сел напротив.
— Полагаю, ей сейчас за семьдесят. Эмилио кивнул.
— Что примерно на тридцать лет меньше того, на сколько я чувствую себя. — Он снова зевнул. — Господи, как я устал. Стоило забираться в такую даль, чтобы слушать отчеты об урожаях.
— Странно, — сказал Джон. — Если бы вместо музыки мы услышали вот это, то и в первый раз вряд ли бы сюда полетели.
Эмилио соскользнул вниз, пока его голова не легла на спинку кресла, а подбородок не уперся в грудь.
— Не-а, мы бы полетели, — возразил он, улыбнувшись тому, что Джон неосознанно употребил иезуитское «мы». — Вероятно, я убедил бы себя, что графики отгрузок — это молитвы. — Эмилио закатил глаза. — Религия есть принятие желаемого за реальность обезьяной, умеющей говорить!.. Знаешь, что я думаю? — риторически спросил он, пытаясь отвлечься от мыслей о еще одной смерти. — Происходят разного рода случайности, а мы превращаем их в предания и зовем Священным Писанием…
Джон молчал. Вскинув взгляд, Эмилио увидел его лицо.
— О господи. Извини, — сказал он, устало приподнимаясь. — Эмилио Сандос — ядовитая отрава! Не слушай меня, Джон. Просто я устал, раздражен и…
— Знаю, — сказал Джон, сделав глубокий вдох. — И готов признать, что у тебя черный пояс по боли и страданиям. Но ты не единственный, кто устал, не единственный, кто раздражен, и не единственный, кто хочет, чтобы София была жива! Постарайся об этом помнить.
— Джон! Прости меня, пожалуйста, — крикнул Эмилио, когда Кандотти направился к выходу.