— Ты так и не представил мне своего ученика, — Дану возлежала на ложе, сплетённом из гибких ветвей ивы и покрытом периной из пуха диких птиц.
Риган, стоявший у окна и наблюдавший, как Священная Роща шелестит листвой, поморщился. Сегодня она была особенно дотошна — и особенно раздражала его.
Он обернулся, разглядывая стройную фигурку, тонущую в дорогом шитье. Дану была красива, как и её мать. Он знал обеих, но ни одну не любил.
Иногда Риган пытался вспомнить, значил ли для него хоть кто–то больше, чем листва, что по осени пожухнет и опадёт — и не мог. Все они были на одно лицо. Все они не стоили ничего.
Риган пересёк покои богини и, опустившись на одно колено, поцеловал будто бы случайно протянутую ладонь.
— Он ещё не обучен, моя госпожа.
— Всё равно, я хотела бы видеть его, — капризно заявила она, и Риган с трудом удержался от того, чтобы поморщиться ещё раз.
— Как только он освоит хотя бы самый простой этикет, — Риган снова коснулся губами длинных тонких пальцев, — ты за этим меня позвала?
Дану несколько секунд задумчиво смотрела на него. Лоб её пересекла вертикальная морщинка, которая абсолютно ей не шла, а затем лицо её снова стало спокойным и умиротворённым.
— Нет, — сказала она и, высвободив руку из его пальцев, встала. Подошла к окну и замерла. — Меня всё ещё тревожат вести из–за моря.
— Опять?.. — Риган вздохнул.
— Замолчи, — перебила она его и воздела ладонь, показывая, что это приказ. — Я желаю сказать. Не в моих силах остановить судьбу, и если мне уготовано стать той, кто увидит конец моих детей, то так тому и быть. Но я хочу, чтобы люди запомнили меня. Запомнили… как последнюю из богов. Пусть это будут и не те, кто поклонялся мне, а те, кто придут за ними вслед.
Риган задумчиво смотрел ей в затылок, пытаясь понять, верит ли Дану в то, о чём говорит, или нет. Для богини она была слишком эгоистична и слишком озабочена собой. Для женщины — слишком величественна и слишком мудра.
— Я хочу, — продолжала Дану, принимая как должное его молчание, — чтобы там, на вершине Холма Начала Времён, был воздвигнут храм. Величественный, как и наше прошлое. Как и вся наша гибнущая земля. Чтобы прошли века, но люди видели этот храм и вспоминали меня — ту, что когда–то здесь жила.
Наступила тишина.
Риган чуть склонил голову в бок.
— Почему ты молчишь? — поторопила его она.
— Если вы хотите мнение верховного жреца, — сказал Риган, подходя к ней и останавливаясь так, что плечо его касалось её плеча. — То это противоречит тому, в чём суть нашей веры — не менять мира вокруг себя.
Дану поморщилась.
— Допустим, я хочу мнение не жреца.
— Не жреца — а кого же, моя госпожа? — Риган резко повернулся к ней, заглядывая в глаза. — Вашего советника? Тогда я скажу, что если вы опасаетесь войны, то не время тратить камни на монументы самой себе, нужно готовиться к войне. Вашего любовника? Тогда…
— Замолчи! — Дану взмахнула рукой, и лицо её стало таким же холодным, как и его. — Я больше не хочу слушать тебя.
— Вы отдали приказ.
— Да, и теперь отдаю другой. Распорядись, чтобы начали добычу камня. Мы будем строить храм. И это будет памятник не мне, — она отвернулась к окну, — это будет памятник моим мечтам.
— Как прикажете, моя госпожа, — Риган согнулся в поклоне и, резко развернувшись, направился к двери. Плащ колыхался у него за плечами, трепетал на невидимом ветру предвестием близкой беды.
Девон плохо спал — он вертелся с боку на бок всю ночь, потому что даже для него, привыкшего к казарме, кровать, предоставленная Риганом, была слишком жёсткой, а сквозняк пронизывал насквозь.
Просыпаясь, Девон думал, что совершил ошибку, и теперь его план обречён. Риган не подпустит его так просто к себе — разве что на тех условиях, которые назвал сам.
Подчиняться его воле Девон не просто не хотел — это было абсолютно неприемлемо для него. Его растили как старшего сына, как того, кто будет сам распоряжаться своей судьбой, и хотя эта жизнь закончилась уже давно, он всё ещё чувствовал себя Ястребом — а теперь, к тому же, был ещё и главой семьи.
Склониться перед человеком, убившим отца, было бы позором, которого он пережить бы не смог. И даже то, что пока что это казалось единственным шансом оказаться к Ригану настолько близко, чтобы нанести удар, ничуть не примиряло его с подобной мыслью. Какие бы обещания не давал друид — для Девона он оставался врагом.
Проще было бы расстаться с жизнью, чем подчиниться ему — что уж говорить про жёсткую кровать и сквозившее окно. Девон всерьёз рассматривал этот вариант, но когда засыпал, перед глазами его вставало другое, юное нежное лицо. С волосами цвета платины и глазами, похожими на дымчатый хрусталь.