Волна за волной накатывали воины противника со странным выражением на побелевших, застывших лицах. Не привыкшим держать конный строй северянам, большого труда стоило не пропустить намного более умелых наездников врага на гребень древнего вала. С каждым новым приступом ряды защитников таяли.
Скагги гнал от себя мысли о передышке или подмоге, зная, что ни того ни другого не будет. На эту битву вышли все, кого смог собрать призыв йотландского конунга.
Прикрывшись щитами и выставив лес копий, люди Хальвдана, прозванного Змееглазом, теснили врага, пытаясь найти, прорубить пусть неширокую, но брешь во франкском строе. Ратники из отряда Рикара де Врена раз за разом кидались на них подобно своре разъяренных собак. Понимая, что и с той и с другой стороны вышли все стрелы, ярл Хальвдан позволил себе замереть на минуту за спиной дерущихся. Вниз от ребер по правому боку стекала теплая струйка, но боли он не чувствовал. Прищурившись за прорезью шлема, ярл взвешивал шансы. А шансы были неравны. Слишком далеко вырвались они в первой горячке боя, когда казалось, что для победы достаточно только лишь их с Торарином Клакком дружин, что враги снопами спелой ржи сами ложатся под ноги любимой богами дружины.
Сколь легким был их путь! Звенел над воинами Севера голос прекрасной девы с развевающимися по ветру волосами:
...гребень - железный, а стрелы - колки;
будем мечами ткань подбивать.
Смеялась, вытирая губы тыльной стороной руки, на которую с меча стекала вражья кровь.
...мечи обнажив, начали ткать;
сломятся копья, треснут щиты, если псы шлема вцепятся в них.
Пела и смеялась та дева, что приходила к Хальвдану перед победой, укрывая его плащом неуязвимости.
Сами не заметили, как смяли передний ряд франков, как пали под секирами вражеские лучники, как прорубила себе дружина дорогу к самому лесу. Лишь сумрачно улыбнулся нынешний хозяин Сканей, когда под ноги ему скатилась голова этого мальчишки, что похвальбы ради нацепил на копье кровавый плащ славного Хакона, победителя саксов у Данвирка. Думал ли Змееглаз, что так ему будет не хватать давнего врага? Мог ли представить себе, что столь глубокое удовлетворение доставит ему месть за старого ярла, которого не раз, осыпая бранью, обзывал он разбойником и вором, обманом отобравшим у него Сканей.
Лишившись своего вожака, франки, казалось, готовы были дрогнуть, отступить, если не побежать. Но нет, возникло позади них кто-то или что-то, что яростно и беспощадно гнало их вперед - под удары от северных мечей. И люди эти не стонали теперь от боли, не кричали от ярости, даже взгляд, какой удавалось пару раз уловить самому Змееглазу сквозь прорезь вражеского шлема, казался бессмысленным и пустым. И не падали они, даже истекая кровью. И сражались, и умирали они... молча. Не поверил бы рассказу о том Змееглаз, но сам видел такое, когда зверским ударом секиры отрубил франку руку, державшую щит. Славный вышел удар - так что выглянула из обрывков кольчуги и мяса белая сахарная кость, но и тогда франк продолжал надвигаться на него, пока не свалил его ярл новым ударом.
Еще полчаса назад Хальвдан понял, что, даже привычно меняясь в переднем строю, воины его начинают уставать, и приказал отойти на пару дюжин шагов, так чтобы с тыла его отряд прикрывал рыбацкий сарай. Каких-то несколько дюжин шагов по телам своих и чужих, раненых и убитых. Но отступая, Хальвдан не потерял ни человека.
И в том была ошибка витязя, прозванного Змееглазом за пристальный неподвижный взгляд огромных белых глаз с крохотной черной точкой зрачка.
И захлебнулась серебряная песнь.
Они прижаты к этому сараю, и помощи им ждать неоткуда... А число этих странных чужих, будто зачарованных воинов неистощимо... Еще остается за спинами дружинников редкий плетень в паре локтей от постройки, но надолго ли? А попробуй он отозвать людей, запереться с воинами в этой рассохшейся развалюхе, достаточно будет полудюжины стрел, чтобы зажарить их как треску. И враги с лицами-масками ворвутся, чтобы добить последних.
Слева от угла сарая шагнул к нему скальд, отправленный волею Круга с его дружиной. Дико и странно глядели глаза опирающегося на копье старика, в бороде его уже запеклась кровь.
- Уходи, ярл! - пророкотал вдруг старый воин мощным и хриплым басом. Чужая волшба одолеет тебя. Прочь, уходи!
Позволив себе на мгновение оторвать взгляд от схватки, Хальвдан обернулся к скальду, чтобы встретиться с взглядом...
Берсерка.
"Куда? Куда мы можем отсюда уйти?" - хотел было спросить Змееглаз, но старик опередил его:
- По берегу вдоль самой воды, к лесу. Радуйтесь асы! В это мгновение полнейшей, кристальной ясности Змееглаз понял, что скальд лишь с трудом сдерживает в себе священное Одиново безумие, что это, вероятно, последние связные слова, какие можно услышать от него.
- Уходи с нами! - не отпуская взгляда от скальда, приказал Хальвдан.
- Их племя - под корень! Их души - в огонь! Старик вывел над головой у себя, у ярла, над головами рубящихся перед ними воинов какие-то знаки. Хальвдану даже и думать не хотелось, что за волшбу способен выпустить на волю променявший свой разум на священную ярость скальд.
- Уходите отсюда! - вновь повторил старик, но слова его потонули в криках облегчения и боли. Боль вырвалась воплем из глоток врагов, когда спало с них прикрывающее покрывало волшбы, и криков облегчения не сдержали люди Хальвдана, когда увидели вполне человеческие страдания и ярость на их лицах.
Отвернувшись от старого скальда, ярл подозвал одного из своих кормчих, во всех битвах передававших его приказы остальным.
Рагнару предстояло проследить за тем, чтобы все узнали об отступлении.
- Ты идешь? - бросил ярл через плечо скальду, и не дождавшись ответа, обернулся. - Верность конунгу, воин!
- Я остаюсь! - бас набрал мощь, перекрывая грохот схватки. - С великими героями! - И он обвел рукой пространство перед частоколом, заваленное телами. Вместе с ними я уйду в Вальгаллу!
Асы жаждут и ждут! Тюр зовет меня!
По знаку своего ярла дружинники все как один сделали пол-оборота к лесу, отвлекая врага от истинной цели своего удара...
Скрывшись за частоколом, Скальдрек, скальд Тюра, проводил взглядом уходящих. Смятый яростным натиском воинов ярла, враг, казалось, дрогнул подался к лесу. Замешкавшиеся франки с колотыми и рублеными ранами ложились под подметки мерно опускавшихся сапог.
Из-за ближайших деревьев взметнулись, вылетели пылающим дождем, чтобы вонзиться в крышу сарая, подожженные стрелы. Не обращая внимания на запах крови и гари, скальд зашагал меж телами, ощупывая взглядом лежащих. Обнаружив умершего или потерявшего сознание от ран воина в одежде севера, он поднимал тело и относил к частоколу. И там ставил воина на ноги, бормоча заклинания. Движения скальда-берсерка были безошибочны и легки.
Бессознательно он пел:
Сурт едет с юга с губящим ветви, солнце блестит на мечах богов...
Падали ли собранные им тела - Скальдрек не замечал. Скальд Тюра строил воинов для последнего боя.
...Мне многое ведомо, все я провижу
судьбы могучих славных богов.
Гремели над порубленными телами разрозненные строфы...
...вздымается снова из моря земля, зеленея, как прежде.
На следующие полчаса картины и образы в глазах Грима сменялись с лихорадочной быстротой. Со своего места почти на середине склона он мог видеть и как застыло на месте знамя Торарина Клакка, и как одна за другой накатывали волны всадников на удерживаемый Гвиккой и Готландцем вал. Ярость берсерка не заслоняла больше кровавой пеленой зрение скальда Локи, но что оставалось ему, кроме как бессильно скрежетать зубами в бессильном гневе на то, что не дано ему принять участие в этом тинге кольчуг.