— На репетицию? На какую?
— Нашего оркестра.
Засмеялся он и дальше зашагал. Я за ним.
— Дядя Тауберт, а мне можно с вами?
— Со мной? А тебе что там делать?
— Я трубить стану, — отвечаю я.
— Тру-у-бить? Много таких найдется! Купи трубу и труби на здоровье.
— Дядя Тауберт, так ведь я учусь уже…
— Это хорошо, что ты учишься. Учись, пока молод! В мои-то годы поздно будет учиться.
— Дядя Тауберт, так ведь я уже две недели учусь. Вы не знаете? У меня геликон!
— Гелико-он? А ты, малыш, понимаешь, что такое геликон? Такую большую трубу тебе и не поднять.
— А я поднимаю!
— Да унести не можешь.
— Он у меня дома. Это Рудо Кемёнеша геликон.
— Помолчи-ка! Где же ты его украл? — Старик даже остановился.
— Да мне сам дядя Загрушка дал.
— Загрушка? Он тебе на время дал. Геликон-то общественный. Посмотрим! Так, значит, у тебя геликон Рудо? Хе-хе! И ты уже кое-что играешь?
— Гамму.
— Это хорошо, что ты гамму можешь сыграть. Хе-хе-хе! Но хватит ли у тебя силенок?
— Я играю гамму снизу вверх и сверху вниз.
— Ишь ты! Далеко уже пошел. А какую? Какую гамму ты сыграешь?
— Си бемоль мажор!
— Си бемоль мажор? А до мажор еще не сыграешь?
— Нет. Но ми бемоль мажор тоже сыграю.
— Две гаммы? Ну, тогда беги домой, и мы можем пойти вместе. Беги домой, я тебя подожду.
РЕПЕТИЦИЯ
Репетицию нашего оркестра всегда устраивают в пожарке. Помещение невелико и вдобавок еще всяким хламом завалено. На стенах пожарные рукава, запасные брандспойты, а у дверей сигнальные трубы. На самой середке длинный стол поставлен, и на него музыканты кладут ноты. Табуреток нет. Но это даже удобнее. С табуретками-то в пожарку не все музыканты влезут. Неподалеку от двери маленькое окошечко с решеткой. Ребятишки, живущие поблизости, музыку как заслышат, прибегают и лезут к окошечку, заглядывают внутрь. Дядюшка Томашович или дядюшка Загрушка то и дело выскакивают наружу и шугают ребятишек шапкой. А те всякий раз врассыпную. Но стоит дядюшке Томашовичу уйти, как они снова к окошку лезут. Дядюшка Томашович становится возле вторых голосов и давай в нотах рыться. Вы не знаете, что такое вторые голоса? Второй голос — это музыкант, который вторит. На нотах написано: «Труба S», но старые музыканты называют инструмент не «труба S», а «втора». Об этом я узнал на первой же репетиции. Дядюшка Тауберт познакомил меня со всеми музыкальными инструментами, только одного не сумел объяснить: какая разница между бас-корнетом и эуфониумом. Это такие две довольно большие трубы, только эуфониум чуть побольше. Непосвященный человек это едва ли даже заметит. Бас-корнет называют еще тенором.
— Какая же между ними разница? — спросил я у дядюшки Тауберта.
— Никакой, — ответил он.
— Тогда почему же они не называются одинаково?
— Почему? Слишком много с меня спрашиваешь. Я не композитор, музыке нигде не обучался и ровно столько же знаю, что и прочие. — И он показал на остальных музыкантов.
— Бас-корнет играет мелодию, а эуфониум — терцию, — вмешался в наш разговор дядюшка Рачко, отец Марьены Рачковой.
— Корнет играет мелодию еще больше, на то он и корнет, — добавил еще дядюшка Томашович.
— Именно поэтому, — сказал дядюшка Рачко.
— А терция что такое? — спросил я у дядюшки Томашовича.
— Терция — это и есть втора, — ответил тот.
— Плохо ты ему объяснил, — хотел его поправить дядюшка Тауберт.
— Объяснил, как умел. Не умеем мы никто все подробно объяснить, с нами ведь никто теорией никогда не занимался. Пришел однажды покойный Сланинка из Выпытальца и сказал ребятам: «Эта нота половинная, и ее играют на две доли. Поняли, ребята?» — «Понимаем, не такие уж дураки». — «Ребята, сыграйте вот это!» Вот мы и начали играть.
— Больно ты скорый! — перебил его дядюшка Алексин, кларнетист.
— Я только хотел сказать, что в ту пору времени не было теориями заниматься, — возразил дядюшка Томашович.
— Хочешь не хочешь, а играть надо. А этим поросятам учиться неохота, — сказал дядюшка Рачко, показав на меня.
— А мне как раз и хочется! — перебил я.
— Сегодня хочется, а через две недели, глядишь, и расхотелось.
— Нет, не расхочется!
— Посмотрим, — сказал дядюшка Томашович и покачал головой. — Ты, значит, учишься на геликоне Рудо? — спросил он еще.
— Да, на геликоне Рудо, — ответил за меня дядюшка Тауберт.
— Учись же смотри! — сказал дядюшка Томашович. — У меня книжечка специальная есть. На время, если захочешь, дам тебе.