— А когда? Когда придете-то? Вечером?
— Вечером. Сегодня славный такой денек, — говорит дядюшка Тауберт.
— Где там славный! Холодно!
— Это тебе кажется. Зиму через месяц поминай как звали. Ты погляди, воды-то сколько на дороге!
— Дождик идет.
— Никакого дождика нет. Такое тепло — хорошая примета. Примету знаешь?
— Нет, не знаю.
— На винцентов день воды много — вина будет много.
— А почему?
— Оттепель сегодня.
— Но почему же вина будет много?
— Люди опытные уж знают.
— Но неправда это, наверное.
— Как бы не так! Если на Винцента курица из лужи воды напьется, значит, в тот год вина много будет… Так ты, значит, не пойдешь с нами?
— Рудо Кемёнеш вернулся, — еле выговариваю я, потому что у меня в горле стоит какой-то ком.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Набедокурил что-нибудь? Признавайся.
— Да нет, ничего.
— Ну так я пошел.
ГОЛУБЕЙ МНОГО
Я все еще бродил по деревне. Мне холодно, хоть и оттепель. Снега ой-ой еще сколько! А на дороге слякоть. Хоть бы пальто у меня было!
Я нашел на винограднике сторожку и оттуда давай глядеть на горку, где было полно ребятишек. Они скатывались с бугра на лыжах, на санках. Им-то что, дома их никто не заругает! Может, и побранят, так не побьет хоть никто.
Анча Фиалова спускалась в деревню по руне. Руна — это такая насыпь из камней между виноградниками. Руны длинные и летом зарастают малиной, но сейчас вся малина под снегом.
Эй, эй! Конечно, это Анча Фиалова. Я сразу узнал ее по голосу.
Со стороны Врби́нки послышалось пение. Я подумал, что, должно быть, поет Мишко Штефанец. Как знать, может, еще водятся у него этакие голуби зобастые — дутыши? Они обязательно у него быть должны: ведь Мишко Штефанец голубей не убивает и не продает. А не зайти ли к нему погреться?
Вот я и пошел.
Мишко — высокий, тощий старик. Зимой и летом он носит короткую кожаную куртку и кожаную фуражку. Взрослые к нему не ходят, а порой и смеются над ним. Детям говорят, что нужно уважать всякого человека, а сами друг дружку высмеивают. Кто его знает, может, они голубям Мишко завидуют?
Я остановился у деревянной калитки.
Мишко стоял на лесенке, доставал из кармана зерно и давал клевать его голубям прямо с руки.
— Мишко, можно к тебе зайти поглядеть?
— Что? — И старик обернулся ко мне.
— Мне на голубей поглядеть охота.
— На голубей? Много таких найдется! Вдруг голубь какой-нибудь пропадет, а я ищи его потом.
— Почему же он пропадет?
— Таких, как ты, я уж не один десяток видывал!
— Мишко, а я у тебя еще ни одного голубя не взял. Если хочешь, я тебе помогу голубятню почистить.
— Голубятню? И другие чистили, да только почти всякий раз после того у меня голуби пропадали.
— А какие? Какой голубь у тебя пропал?
— Какой? Как же я тебе покажу, раз его у меня нет? Если бы голубки не несли яиц, у меня бы все голуби перевелись.
— Голубки и сейчас несутся?
— Много будешь знать — скоро состаришься!
— Мишко, у тебя был такой белый-белый, он еще пропал у тебя осенью…
— Правда, пропал такой. И осенью, и зимой мои голуби пропадали… Гу-у, — загукал он, и все голуби слетелись к нему с крыши.
— Мишко, да ты с голубями умеешь разговаривать!
— Что?
Он взял в ладони голубя, который сел ему на плечо, и посадил птицу в голубятню.
— Попробуй скажи им что-нибудь, — принялся я его упрашивать.
— Голубям сказать? С голубями разговаривать не след, их понимать надо. А что озорник, как ты, понимает? Приходит такой сорванец с рогаткой, натянет резинку — и птица лежит у моего порога. Я несу ее в сад — закопать, а другой головорез просит продать мне птицу для супа. Годится ли голубя в суп класть? В суп хороша и ворона. Ты уже ел ворону?
— Нет, не ел.
— Сама ворона не больно-то хороша, а суп — это да! Я как-то варил-варил ворону, а она все жесткая, словно чурка буковая.
— Правда?
— Правда.
— Мишко, можно к тебе погреться?
— Иди!
Мишко слез с лесенки и отпер калитку.
У МИШКО ШТЕФАНЦА
Мы уже были в доме, а Мишко все рассказывал и рассказывал о своих голубях. Он сказал, что жил у него как-то один дикий голубь. Спал он в крайнем гнезде голубятни, в которое течет вода с крыши. Конечно, это весной было, когда то и дело дождик идет. Как раз в такое время голубь и прилетел, а домашние ему покоя не давали. Дикий и месяца не выдержал.
— Какой же он был?
— Клинтух.
— Клинтух?
— Да. Есть еще один дикий голубь, который называют вяхирем.
— И такой у вас тоже был?
— Нет, такого не было.
— Какой вяхирь с виду?
— Вяхирь? Вяхирь побольше.
— Побольше всех других голубей?
— Зачем всех? Побольше клинтуха вяхирь. Глаза у него желтые. Глядит, глядит, а как человека заметит, сразу и улетает.
— Почему же он улетает?
— Боится.
— И тебя он боится?
— Да.
— Я видел дикого голубя, не знаю только, как он называется.
— Клинтух, — сказал Мишко.
— Может, это был вяхирь?
— Нет.
— Мог быть.
— Нет, не мог.
— Почему?
— У вяхиря глаза желтые.
— А может, и у этого были желтые?
— Нет.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Вяхирь — птица умная. Он смотрит на человека с сосны, а сам не показывается.
— Прятаться хорошо умеет?
— Да.
— А ты его сам видел?
— На сосне видел.
— Что, он семена клевал?
— Да, на сосне семена из шишки выклевывал.
— Из шишки?
— Вот-вот. Я осторожно подкрался и говорю ему: гру, гру-у. А он мне в ответ тоже: гру, гру, гру-у-у-у.
— Так и ответил?
— Да, так. — Мишко посмотрел в окно и увидал, что уже наступили сумерки. — Пора бы тебе и домой, — сказал он.
— Мне еще не надо.
— Надо.
— А что мне дома-то делать?
— Не пойдешь, так тебя дома забранят.
— Не забранят.
— Ты чей?
— Я? — Мне не хотелось называть свою фамилию.
— Зовут-то тебя как?
— Винцо.
— Значит, ты именинник сегодня?
— Ага.
— А почему же ты из дому ушел?
— Там нет никого, — соврал я.
— И мамы?
— Нет.
— А отец где?
— Отец на работе.
— Но вечером-то он вернется?
— Нет, не вернется.
— Когда же он вернется?
— Завтра только.
— А мама?
— Мама в Братиславе.
— И тебя одного оставили?
— Ну да.
— Сегодня оркестр в честь Винцентов будет играть, — сказал старик.
— Я знаю.
— И в твою честь. В твою честь разве не сыграют?
— Сыграют.
— А может, музыканты у вас уже были? Дома никого нет, они взяли да и ушли дальше… Тебе лапши хочется?
— Какой лапши?
— С маком.
— Ты сам стряпаешь?
— Сам.
— И лапшу сам умеешь делать?
— Гляди!
Он подвинул ко мне миску, стоящую на столе. Лапша оказалась толстая, грубая, но маку в ней было много.
— А кто тебя стряпать научил? — спросил я.
— Меня? Я, видишь ли, сам научился. Дать тебе ложку?
— А где у тебя ложка?
— Вот. — Он достал ложку из кармана.
— А ты есть не будешь?
— Сперва ты поешь.
Я взял ложку и съел лапши не меньше трети.
— Понравилась?
— Да, понравилась.
Тем временем стемнело. Старик взял миску и тоже поел. При этом он рассказал, что раньше у него были кошки, но их пришлось прогнать. Кошки, они хитрые. Глазищи зажмурят, а сами на голубей зубы точат. Влезет кошка на чердак или на крышу и к голубям одним махом перескочит. Правда, старого голубя она не изловит, а с молодым живо расправится.
— Кошка у тебя задушила хоть одного голубя?
— Не успела, я ей дал жизни!
— Как это?
— Схватил за шиворот и метлой вздул.
После этого Мишко еще что-то ужасно долго рассказывал. У меня начали слипаться глаза, и я даже не заметил, как заснул.
Утром я проснулся на лавке, закрытый одеялом и кожаной курткой. Под головой у меня лежала маленькая подушечка.