Он потрепал собаку по загривку, пригладил взъерошенную шерсть на спине. Пес во всю силу замахал хвостом, ответил Ергушу тоненьким дружественным лаем. Другая собака — щенок еще — подползла к нему, похлестывая хвостом по ногам Ергуша.
В доме скрипнула дверь. Вышел на порог усатый лесничий с трубкой на длинном чубуке.
— Что вам, ребятки?
— Утку нашли, — сказал Ергуш. — На Волярке.
— Утку? Уж не вчерашнюю ли? Я так и знал, что подбил. Ну же, входите с уткой-то!
Все вошли в дом. Только собак пан лесничий в дом не пустил — чтоб не разбаловались, привыкали бы к холоду.
В большой, хорошо натопленной комнате сидела у стола пани лесничиха, читала календарь с картинками. У печки сидел мальчик с большой кошкой на коленях. Он зажимал ей кончик хвоста, кошка мяукала.
— Утку принесли, — сказал пан лесничий, беря ее у Штефана из рук. — Ту самую, что я вчера подбил. Хороша! А эти красивые перышки будут ваши. — Он показал мальчикам крылья и хвост. — Приходите завтра…
Мальчик с кошкой, вытянув шею, разглядывал утку. Смотрел-смотрел, даже рот открыл, но ни слова не вымолвил.
— Отнесу-ка ее на холод, — сказал пан лесничий и понес утку в сени.
Пани лесничиха улыбнулась:
— Садитесь, ребята, погрейтесь. А завтра вечером приходите попробовать уточку. Можете подружиться с нашим На́цко.
Нацко, глядя на мальчиков широко открытыми глазами, сильно сжал кошке хвост, потом выпустил ее. Кошка фыркнула, мяукнула и метнулась под кровать.
Мальчики подошли к печке, стали перед Нацко, руки в карманах.
— А ты любишь кошек? — серьезно спросил его Ергуш.
— Кошек у нас нет, — ответил Нацко, — есть только кот. Ленивый как собака. Мышей не ловит, только голубей мне передавил.
— Я не люблю кошек, — заметил Штефан Фашанга, — фальшивые они. Есть у нас одна старая, Кларой зовут, так я ее терпеть не могу. Недавно мое молоко сожрала, и я пил черный кофе.
У Ергуша защекотало в желудке. Он будто почувствовал мягкий запах кипяченого молока и резкий вкус кофе.
— Пойдем, — шепнул он Штефану и двинулся к двери.
— Уходите? — спросила пани лесничиха.
— Мы уже согрелись, — ответил Штево Фашанга. — Спокойной ночи.
В сенях они встретили лесничего.
— Завтра приходите обязательно! — сказал он.
Собаки лесничего проводили их до самых ворот, они весело прыгали и повизгивали. Ночь стояла очень морозная.
УЖИН
Ергуш умылся, волосы зачесал набок, к правому уху. Мама дала ему чистую рубашку и сказала:
— Много не ешь, это нехорошо. Не чавкай во время еды. Рот и нос рукавом не вытирай. Возьми в карман чистый платочек и держи себя прилично.
— Знаю я, как надо держаться! — ответил Ергуш. — Не маленький!
Рудко, оседлав табуретку, скакал по кухне будто на коне. Анна подставила ему ногу — сердилась, зачем он так шумит.
— Отстань! — сказал Рудко, насупился и снова принялся за свое.
Был уже вечер, темнело, перед домом свистнул Штефан.
— До свиданья! — сказал Ергуш маме и выбежал.
Ветер дул с юга, гнал черные облака, между ними просвечивало темно-синее небо. Воздух был теплый, снег мокрый. За лапинским домом, в кустах, прозванных Вырубками, протяжно и печально завывал лисовин.
— Голодный, — сочувственно сказал Штефан и вместе с Ергушем зашагал вниз по дороге.
С деревьев, с высоких ольх и верб, стоявших вдоль речки и склонявшихся над дорогой, шурша соскальзывал мокрый снег. Мальчики вздрагивали. Было так таинственно, жутко.
— Оттепель, — сказал Ергуш. — Хорошо снег катать.
Они подошли к саду лесничего.
— Постой, я собакам свистну.
Ергуш свистнул сквозь пальцы, собаки выбежали, поздоровались: «Гав! Гав!» Дружелюбно запрыгали.
Вышла пани лесничиха, ввела мальчиков в комнаты и вышла — наверное, на кухню. В комнате у печки сидел Нацко, рисовал на плотном картоне ангелов и солдат. Всех с ружьями и огромными усами.
— Это я вертеп строю, — сказал он. — Вот вырежу фигурки и к доске приклею. А потом ученье им буду делать!
Он засмеялся.
— У ангелов не бывает ружей, — сказал Ергуш.
— Ничего, — возразил Нацко. — Ружья и ангелу сгодятся. — Он взял ножницы, стал вырезать; от усердия он шевелил губами, кряхтел. — Зайца сможет подстрелить… Ножницы тупые, как бревно!
Пришла лесничиха, накрыла маленький столик, придвинула его к печке, сказала:
— Вот здесь и будете ужинать.
Через дверь, видимо из кухни, донесся запах жаркого. Нацко проглотил слюнки, надавил кулаком на живот, сказал: