Мужчины относят тело на болото — отец и Охотник держат его под мышки, Плотник и Пастух — за ноги, остальные торжественно идут следом. Отец на каждом повороте, замечая промельк синевы, пристально всматривается в тропу. Мне хочется подбежать к нему, когда он вдруг обмякает, осознав, что принял за синее платье матери поляну, поросшую незабудками.
Вблизи болота лес переходит в зелень мелколесья, еще не покрывшуюся цветами. Отец смотрит на восток, затем на запад, обводит взглядом гать, и я знаю, что он чувствует вес тела Лиса, тяжесть повисшего тумана, скрывающего мою коленопреклоненную мать.
У колеса Праотца мужчины ненадолго опускают тело, проводят пальцами по древнему деревянному ободу. Затем процессия продолжает путь. Голова Лиса болтается, рот распахнут. Из горла каплет кровь. Я чувствую только облегчение, когда тело соскальзывает в черную воду болота. Мужчины в молчании стоят на гати, прижав ладони к груди. Таким образом они чтят Праотца — как и мы, оставшиеся на берегу.
Отвратительная миссия выполнена, тело уходит под воду, исчезает из виду. Покровитель получил свой удар, Повелитель войны — удушение, Мать-Земля — кровь, утоляющую жажду. Но с какой целью? Чтобы боги не оставили соплеменников, когда те поднимут клинки где-нибудь на востоке? Чтобы Лис мог оставить этот мир, не разрушив своей мечты о победоносном восстании?
— Ни один из нас не отправится на восток, — говорит отец. — Ни один из нас не будет оглушен, задушен, утоплен или обескровлен. Хромуша станет жить как жила, бегать быстрее ветра. Однако не будем забывать уроки этого дня и те низкие чувства, которые мы испытали. Давайте запомним нашу нерешительность и то, что утешение не пришло, хотя мы подчинились приказаниям друида. Подумайте об этом, — говорит он.
И я думаю: думаю об упорстве Лиса, о его убежденности в том, что на поле брани нас ожидает слава. И тем не менее мы падем. Друиды всего лишь люди — люди с земными нуждами, желаниями и слабостями, идущими об руку с горячей верой. Лис не последний, кто призовет людей к насилию, к ненависти, кто станет провозглашать праведность и добиваться торжества — и эти притязания подвергнут сомнению лишь наименее ревностные.
Дубильщик потирает руки, словно объявляя похороны оконченными, и говорит:
— Будто и не бывало его на Черном озере.
Лис отправился в Другой мир, и я могу войти в хижину, не опасаясь застать его там. Я буду лежать на своем тюфяке, не пытаясь разгадать намерения друида. И отец тоже. Но матери не будет рядом с ним. Лис все-таки побывал на Черном озере.
ГЛАВА 35
НАБОЖА
Почти полную луну Набожа прожила в лесу у реки, питаясь травами и птичьими яйцами. Вдали тянулась полоса мощеной дороги, ведущей сперва в Городище, затем в Вироконий, через всю Британию. «Суровая, как месть», — подумала Набожа, впервые увидев римскую дорогу. Ее близость означала, что торговый город совсем недалеко, но Набожа не чувствовала радости — лишь бремя предстоящих бесконечных дней без Хромуши, без Кузнеца.
Устремившись было в Городище, она вернулась к лесному одиночеству и набрала веток, чтобы устроить убежище. Затем однажды заметила из зарослей небольшую группу соплеменников, тащившихся по дороге в сторону Городища: в крови, в синяках, они едва передвигали ноги, словно быки под ярмом. Наконец она собралась с духом и подошла к одинокому юнцу, толкавшему тележку. Приблизившись, почувствовала запах разложения. Подойдя еще ближе, она увидела, что его глазница отливает синевато-красным, а тележка полна мертвых тел. Отрубленная голова, болтаясь на петле, продетой через проколотые уши, колотилась о боковины телеги.
— Мальчик, — спросила Набожа, — есть ли вести о мятеже?
Он поведал, что Камулодун, Лондиний и Веру-ламий, три главных римских города в Британии, превращены в пепел, их жители истреблены — резня унесла восемьдесят тысяч жизней. Его уцелевший глаз избегал смотреть на тележку, и юноша оживленно продолжил: к моменту встречи с римлянами численность войск Боудикки, окрыленной предыдущими успехами, возросла до семидесяти тысяч. Юноша прервал рассказ, подбородок у него задрожал. Необузданные орды Боудикки атаковали римлян, растекшись по долине, словно молоко по столешнице. Римляне стояли неподвижно — передние ряды — сплошная линия щитов, между которыми торчали мечи. Юноша с трудом покачал головой, словно воздух вокруг него был густым, как деготь.