— Земли Вождя лежат на северо-западе, далеко от того места, куда вторглись римляне, — сказал он. — Черное озеро — на северной оконечности этих земель.
— Ты хочешь сказать, что удаленность может уберечь нас? — спросила она.
— Об этом мы должны просить Покровителя.
— Твой отец дал бы точно такой же совет.
Молодой Кузнец пожал плечами, но Набожа заметила, что он тронут ее сочувствием.
— Будем надеяться, я смогу разобраться, что к чему. — Он махнул рукой в сторону верстака, где стояли формы и тигель с железными брусками: — Это меч, который отец начал делать для Вождя. — Молодой Кузнец говорил, и прежняя уверенность возвращалась к нему с каждым словом. Клинок был уже выкован и выровнен, оставались лишь мелочи: отшлифовать и заточить. Однако рукоять — это другое дело. Ее форма была намечена в общих чертах, но перекрестие надлежало украсить двумя пластинами с тонкой резьбой и росписью красной и белой эмалью. — Я бы дерзнул, даже если бы отец был здесь. — Он взял с верстака изложницы — Это для пластин. Глину придется разбить, чтобы достать пластины. Второй попытки у меня не будет.
— Я в тебе не сомневаюсь, — сказала она и чуть не проговорилась, что уже видела чудо его мастерства.
Мать с нескрываемым интересом ждала, что скажет Набожа о Молодом Кузнеце. Выкажи дочь хоть какую-то нерешительность, мать подбодрила бы ее.
— Мне его жаль, он там совсем один в своей кузне.
— У него есть мать, супруги братьев, племянницы и племянники, — возразила Набожа.
— Жены и дети.
— Старец говорит, Молодой Кузнец когда-нибудь опять станет первым человеком.
— Не станет, пока Старый Охотник не прекратит свои козни. — Мать вскинула голову: — И все-таки он был бы хорошим супругом.
От уголков ее глаз разбежались легкие лучики. В свое время она выбрала работника, у которого был единственный брат. Интересно, мать ее матери давала дочери такой же совет? И наставление осталось без внимания? Ее мать выбрала любовь, однако хотела убедить Набожу поступить иначе, чем поступила сама? Возможно, так оно и было, уж слишком горестно ее мать вздыхала всякий раз, зачерпывая воду, таская дрова или причитая, что первый щавель так никогда и не появится.
Набожа тяжело вздохнула.
Мать встала, потерла поясницу и, еле держась на ногах от усталости, подхватила перевязь, в которой носила дрова.
Набожа лежала без сна, вспоминая, как сидела верхом на Арке в лачуге Карги и как позже им выпадали другие случаи: на пне старого бука, на лугу возле полей и совсем недавно в том местечке, где папоротники разрослись особенно буйно. Упоение пришло к ней в высокой траве, после того как она направила его пальцы в теплую влажность между ног. Он ласкал ее сначала нерешительно, потом с большей уверенностью, когда она выгнулась на земле. Он поймал ритм, и Набожа стала постанывать от наслаждения. А потом это пришло, как грозовой разряд, как сотрясение, прокатившееся по всему телу, словно рябь по поверхности Черного озера. Оно накатывало на нее волна за волной, и она падала в эти волны, обретала плоть и теряла голову. Наслаждение было столь глубоким, что члены утратили силу, и она утонула в блаженстве.
Набожа тряхнула головой, снова выругав себя за то, что Арк полностью вытеснил остальные мысли. И это в то время, когда Молодой Кузнец без устали трудится, словно собираясь отработать за дюжину погибших сородичей; когда римляне хозяйничают на чужой земле, пусть даже на самом дальнем конце острова (Набожа надеялась, что на дальнем); когда поля затопили дожди, идущие почти без перерыва уже восьмые сутки. Это было неправильно: ее легкомыслие, ее счастье, усилия, потраченные на то, чтобы расчесать волосы, отмыться от пота, растереть на шее цветок душистой фиалки. Домашние ворочались на своих тюфяках. Смолкла и мать, лишь изредка тихонько постанывая. Все в деревне ходили с опущенными головами, с хмурыми лицами. Мысли Набожи вернулись к Арку, к его губам на ее груди, к языку, теребящему ее сосок, к его рукам на ее бедрах. Как всегда, они целовали и ласкали друг друга под бесконечным дождем. Вымокшие до костей, возвращались в лачугу Карги со скудной добычей — мокрыми прутьями краснотала, плакун-травой, наспех собранным пчелиным воском.
Теперь дожди не прекращались уже пятнадцать дней, и каждое утро жители деревни, приоткрывая двери, вглядывались в небо на юго-западе, надеясь увидеть просвет, которого все не было. Старый Охотник, пнув разбухшую от дождевой воды бадью, поплелся на совет к Старому Плотнику и Старому Пастуху. И все же Набожа оставалась беззаботной, она почти ликовала, видя по утрам, что дождь не унимается, и зная, что опять пойдет в поля миловаться с Арком. Когда они бежали с прогалины в лес, из леса — в укромное место, которое он обнаружил под нависшим обрывом у основания Предела, она не думала о скворце, предвестнике дождей. Мысли о влажном языке Арка заслоняли и мрачное знамение, и погибших Кузнецов, римлян, и бесконечный дождь.