Овце связали ноги и втащили ее на каменный алтарь; она блеяла, брыкалась и билась головой. Нередко возникали споры о том, как убивать жертву. Это зависело от того, какому богу предназначалось подношение: Покровителю, хранящему народ от беды, или Повелителю войны, ведущему воинов племен; Праотцу, сотворившему человека, или кормилице Матери-Земле. На этот раз, однако, орудие было избрано без малейших разногласий: все знали, что только Мать-Земля может остановить дождь. И если удар по голове мог умилостивить Покровителя, удушение — Повелителя Войны, а утопление — Праотца, то Мать-Земля желала крови, которая окропит алтарь, брызнет во мхи — в ее жаждущие уста.
Предпочтения богов с таким постоянством подкреплялись соотвествующими жестами, что даже малыши на Черном озере понимали их. Болотнику, ударяющему себя ладонью по лбу и взывающему к Покровителю, вполне естественно приходил на ум удар по черепу. Если болотник проводил пальцем поперек горла и восклицал: «Внемлите Повелителю войны! Чутко внемлите!», то в мыслях рисовалась удавка. Если соплеменник, проведя пальцами по колесу Праотца, прижимал к груди ладонь, воображение без труда рисовало утопление, когда дыхание неизбежно должно остановиться. А наклоняясь к земле и бормоча: «Матери-Земли благостыня!», он обыкновенно вспоминал кровь, брызжущую с алтаря в алчущую почву.
Старый Охотник и его сын держали овцу, и, как только друид воздел руки, Молодой Кузнец прижал нож к горлу животного. Набожа вместе с остальными воскликнула: «Матери-Земли благостыня!», но крики заглушал барабанящий по земле дождь. Она снова и снова повторяла призыв, как и остальные селяне, собравшиеся в роще, однако они не могли перекричать дождь.
Непонятно, что случилось потом. Возможно, Охотники слишком рано разжали руки. Возможно. Молодой Кузнец чересчур сильно давил на нож, когда тот уже дошел до шейных позвонков овцы. Возможно, неприятность была не делом рук человека, но, скорее, выражением неудовольствия Матери-Земли, как потом станет утверждать друид. Что бы там ни было, но кровь, как подобало, не пролилась полностью на алтарь и не хлынула прямо на мох под ним. Когда острый клинок вошел в горло овцы, та выгнулась и дернулась всем телом так, что кровь брызнула на мужчин, заляпала лица, замарала рубахи. Часть крови взметнулась в воздух, а затем осела в глубоких бороздах коры древнего дуба. Еще одна часть смешалась со струями дождя, хлещущего по лицам, каменному алтарю и листве, и, возможно, просочилась в мох. Наблюдая эту позорную сцену, болотники уверились, что Мать-Земля не насытилась, что ее по-прежнему томит сильная жажда.
— Ну вот, и толку никакого, и молока у нас в Зябь не будет, — проворчала супруга Старого Пастуха, жалкая и сморщенная, точно тронутый морозом терновник. — И твердого сыра, который мы могли бы заранее наготовить.
Работница по имени Ива стояла в толпе, пряча от дождя под кожаным плащом сына — слепенького Жаворонка. Быстрый, как ужас, друид подскочил к ним, оторвал ребенка от матери и повалил спиной на алтарь. Жаворонок начал шарить вокруг руками: так он изучал мир. Когда пальцы ощупали влажный песчаник, мальчик, ошеломленный, покорно замер, тихий, как ночь. Ива закричала, прорезав криком шум дождя, как петух раннее утро, а друид всадил кончик позолоченного серпа в горло мальчика и легко рассек бледную кожу, теплую плоть, пульсирующую вену.
— Мать-Земля повелела, — сказал он. — Показала нам, что недовольна овцой. По ее желанию мы пожертвовали ей порченого отрока. Его кровью мы искупили вину.
А кровь все била из зияющей раны, натекала лужей на песчаник, струилась в мох — и казалось, что на этот раз жертва принята.
ГЛАВА 17
НАБОЖА
Пшеницу в полях доедала гниль. Пробравшись сквозь лесные заросли, Набожа присела на корточки, разгребая пальцами прелую листву и холодную комковатую землю. Иногда ей попадалась семейка грибов или гроздка незамеченных сборщиками лесных орехов, и она извлекала добычу из лесного сора. Пшеницы не было, подступала Зябь — и грибы не могли не радовать. Но Набожу тревожило то, что она открывала дверь с улыбкой, радуясь очередному дождливому дню. Ей не приходило в голову попросить Мать-Землю остановить дождь — а теперь было слишком поздно. В эти луны она слишком мало времени проводила на коленях, слишком плохо оправдывала свое имя. Порой она пыталась успокоить себя тем, что это заурядный и, скорее всего, воображаемый проступок, нежели истинное небрежение. Почти наверняка многие сородичи перебирали в памяти свои дела и гадали, где допустили промашку, каким образом могли вызвать нескончаемый потоп и появление друида, перерезавшего горло Жаворонку. Даже Арк — славный, честный Арк, который никоим образом не мог прогневать богов, — принял на себя эту ношу.