По традиции Черного озера, заявление, сделанное перед лицом четырех свидетелей, становилось незыблемой истиной. Это означало, что пара поступает осмотрительно, что мужчины обойдутся без жарких перепалок, а женщины воздержатся от поспешных слов. Пусть осядет поднятая пыль, уступив место благоразумию. В этом случае, однако, Набожа говорила без колебаний: таким правильным, таким своевременным решением было взять Арка в супруги.
В тот Просвет на Черном озере были заключены три союза: сперва Хмара взяла Песельника, за-тем Рыжава выбрала Второго Плотника На пиру мать Молодого Кузнеца гордо несла голову, красуясь золотой брошью и поясом с бронзовыми бляшками. Но в душе ее праздника не было. С началом Просвета супруги ее сыновей с детьми отправились искать лучшей доли в Городище. После их ухода некогда могущественный клан Кузнецов сократился до девяти человек, и почти наверняка Молодой Кузнец был сочтен недостойным драгоценной дочери Охотника. Союз Рыжавы со Вторым Плотником подтвердил предположение: доброжелательные и беспристрастные Кузнецы окончательно утратили бразды правления.
С наступлением темноты Старец с помощью кремня и кресала разжег костер — груду ветвей бука, ясеня и дуба, собранных работниками во славу Арка и Набожи. Сородичи, отбросив с плеч плащи, смаковали дымный аромат жареной оленины, доставленной Охотниками, сладость медовухи, принесенной Плотниками, и робко радовались свету, который постепенно возвращался в их жизнь.
Минул почти год со вторжения римлян, один день сменялся другим, столь же безмятежным, и болотники все реже вглядывались в горизонт, все реже мерещился им грохот копыт. Дни шли, но никто не вспоминал о захватчиках: где они сейчас, не собираются ли нагрянуть на прогалину. Старый Охотник ходил в Городище и вернулся с новостями: там нет ни одного римлянина, и никто не сторожит рынок, не досаждает торговцам. Он сообщил, что лишь иногда в городе появлялась небольшая группа римлян, поднималась к Вождю на обнесенный частоколом холм. Говорили, будто он пил с этими римлянами крепкую виноградную брагу и смеялся, и кивал, и обещал, что к Урожаю его поля будут изобиловать пшеницей. Тогда он отдаст десятину, которую должен императору. Отдаст без протеста, без обмана.
Еще Охотник поведал, как распознать, не бродят ли поблизости римские солдаты. Их след, сказал он, выдают короткие гвоздики с крупными головками, которыми подбиты сандалии. Некоторое время сородичи предавались изучению следов, водя пальцами по отпечаткам ног, но римских среди них не было.
Прямо за костром Набожа и Арк перевернули над общинной ямой большой жертвенный сосуд, сбросив туда оленину и мед — долю Матери-Земли. Арк положил руку на шею Набожи, притянул к себе. Она слышала биение его сердца, чувствовала его губы на своих волосах, обнимающие ее руки. Подняв взор к его встревоженному лицу, услышала:
— Я думал, ты выберешь Молодого Кузнеца.
Весь этот вечер Молодой Кузнец сидел у огня, швыряя в него сосновые шишки, и чем больше пьянел, тем чаще промахивался.
— Я не забуду, — продолжил Арк, — что ты предпочла меня тому достатку, который он мог бы предложить тебе.
— А я не забуду, что ты приносил мне бельча-тину и раков, — ответила она.
Он поцеловал ее в губы, раскрывшиеся навстречу теплу его губ. Через некоторое время послышался барабанный бой, и вступил голос Песельника, выводящий древние слова:
Арк не двинулся с места, не стал подталкивать ее в сторону прогалины, к призывному бубну Песельника.
— Трусишь?
Набожа знала, что ее ждет: для нее не было секретов в семейной жизни, ибо в хижинах перегородками между спальными нишами служили шерстяные занавеси, да и те были не всегда.
— Нет, — сказала она, касаясь руки Арка, которая иногда скользила по высокой траве, окаймлявшей тропинку, по ее плечам, по телу. Она рассмеялась:
— Но я буду брыкаться и колотить тебя кулаками посильнее иного мужа.
Они вернулись к костру, и Набожа, как и полагалось по традиции, невинно расхаживала среди селян, пьющих мед и прихлопывающих в такт бубну Песельника. Наконец Арк подхватил ее на руки, поднял на плечо и трижды обнес посолонь вокруг костра, а затем направился к хижине, которая стала теперь и его домом. Сородичи поддразнивали молодых и подбадривали криками, а Набожа вопила, колотила его кулаками и яростно брыкалась.