До сих пор мужи Черного озера лишь закатывали глаза в уединении леса и сходились на том, что Лис любит молоть языком, подбивая селян на храбрость, которую никто из них проявлять не склонен. Снисходительное пренебрежение гневными рацеями Лиса внезапно закончилось однажды поздним вечером, в Зябь. Пристально глядя на мужчин, друид заявил:
— Славен будет тот, кто ищет свободы, кто защищает наши исконные пути, и горе тем, кто этого не сделает. — Затем он принялся обходить мужчин по очереди, вопрошая: — Слава или горе — что ты выбираешь?
И, словно щепки, что неизбежно обращаются в пепел в очаге, мужчины сдавались один за другим, выбирали славу.
Я задумывалась: станут ли сельчане отворачиваться от отца, работающего на мятежников, будут ли замолкать при его приближении? Но мои наблюдения подтвердили прямо противоположное. Люди приходили к нам испрашивать мнение первого человека Черного озера: какому барану крыть маток? Звать ли Плотника, чтобы заменил деревянные растяжки для шкур, которые, по словам Дубильщика, покорежились еще сто лет назад, а вовсе не после того, как он оставил их под дождем? Какую из одноногих куриц следует выбрать Старцу для жертвоприношения? Сородичей интересовали суждения отца по всем вопросам, кроме козней Лиса и его попыток обратить людей в свою веру. Тут, надо полагать, мнения деревенских и отца совпадали.
Сыграв дюжину раз, мы с Долькой и Оспинкой встаем. Выпиваем по черпаку воды, помогаем друг другу собрать с платьев обрезки нитей. В дверях сестры делают торжественные мины и восклицают, обращаясь к Лису, все еще стоящему на коленях под крестом: «Матери-Земли благостыня!», а потом пожимают плечами, когда он даже не раскрывает глаз в ответ. Затем они поворачиваются к ночной тьме и кричат: «Скоро рассвет!», чтобы темные феи убрались с дороги.
На пороге Оспинка медлит и оборачивается:
— Так, значит, завтра пойдем змеиные кости искать? Точно?
— Да, завтра, — киваю я.
— Идем. — Долька тянет сестру за руку.
— А где будем искать? — не унимается Оспинка, не сходя с места, словно именно сейчас я могу раскрыть секрет, сладкий как мед.
Как заставить их уйти? Я напускаю на себя выражение глубокой задумчивости.
— На гати?
— Идем! — Долька снова дергает ее.
Но Оспинка стоит как вкопанная.
— Не пойду, пока она точно не скажет. Хромуша, закрой глаза.
Меня охватывает ужас: Оспинка хочет возродить нашу детскую игру. Я на мгновение покорно закрываю глаза и вижу узловатый белый хребет, изогнутые ребра и осколок песчаника, отмечающего местонахождение костей в Священной роще.
— Идем! — рявкает Долька.
— Не пойду, пока она не скажет.
Лис все еще на коленях, его лицо ничего не выражает, глаза прикрыты.
— Каменный алтарь, — шепчу я.
Оспинка с сомнением глядит на меня, затем выпаливает:
— Никогда не видела змей в Священной роще.
В этот раз Долька уже не дергает сестру, а обхватывает ее за шею и выволакивает в черноту ночи.
Я закрываю дверь, возвращаюсь к ручной мельнице. Отец откладывает клинок и точило, смотрит на меня. Лис тоже.
— Ты говорила, будто не можешь выбирать предсказания? — Он буравит меня взглядом.
— Не могу.
— И тем не менее ты закрываешь глаза и говоришь девчонкам, где найти змеиный скелет?
— Просто глупая игра, — вмешивается отец с такой уверенностью, что я понимаю: он не подозревает о камушках, которые я мысленно отыскивала в детстве.
У меня взмокают ладони. Когда я вытираю их о платье, прежде чем взяться за ручку мельницы, Лис говорит:
— Вы, отроковицы, что агнцы в своей невинности.
Агнцы? Вроде тех, что стреножены на каменном алтаре?
Белое одеяние друида в свете пламени кажется желтоватым, а щеки под темными глазницами отливают янтарем.
ГЛАВА 23
ХРОМУША
Ранним утром Лис торопливо выходит из хижины в проливной дождь, его плащ полощется и хлопает на порывистом ветру. Я выглядываю из-за шерстяной занавески, отделяющей мою спальную нишу. Отец появляется из своей: он тоже ждет отъезда Лиса.
— На дворе буря, — говорит отец. — В поле вы нынче не выйдете.
— Матушка все еще у Хмары?
Он кивает:
— Займусь колышками, наверстаю упущенное.
Он, кажется, предполагает, что Лис уехал подбивать на мятеж какую-нибудь дальнюю деревню, а вовсе не на поиски змеиного скелета в Священную рощу. Возможно, он прав. Возможно, мои метания во сне минувшей ночью были всего лишь нелепым плодом перегруженного тревогами разума.