— Вот почему Лапушку принесли в жертву: я сказала ему то, чего он не хотел слышать.
Вторуша встает, прохаживается вдоль скамьи, возвращается.
— Он одержимый, этот Лис, — говорит он, снова плюхаясь рядом со мной. — Он не умеет рассуждать разумно. И не способен представить, что кто-то может быть не согласен с ним. — Вторуша кладет руку мне на колени: — Если кто спросит про то предсказание, говори, что все придумала.
Расскажи мне, говорит Лис, присаживаясь на корточки у моего лежака.
— Море сделалось красным.
— Море?
— Море вокруг Священного острова[11]. Откуда-то я знаю.
— Опиши лодки.
Видения посещают меня давно, и я привыкла думать, что их насылает благожелательная рука: в них мне открываются места, где лежат красивые камешки; лощина, где вскоре можно будет собирать сморчки. И разве я плохо распорядилась видением сарая Везуна и его набитых товарами складов? Но, возможно, это слабый довод, если отцу постоянно приходится выгребать римские колышки из корыта с водой и прятать их между очагом и стеной. Теперь мне кажется, что видения направляет не только добрая, но и злая рука.
Я вспоминаю Лапушку на каменном алтаре, ее застывшие желтые глаза, навсегда потускневшие, потому что я описала предвидение, которое не устраивало друида.
— Лодки сплетены из ивы, — отвечаю я, вспоминая единственный виденный мною коракл[12]. Она вмещает одного человека и построена из гнутых ивовых прутьев, покрытых шкурами и промазанных дегтем для водостойкости. — Вроде тех, которые привязаны здесь, у гати.
Лис замахивается, словно собираясь дать оплеуху завравшейся девчонке, но отец перехватывает бледное запястье друида.
Матушка прячет лицо в ладонях.
— Говори правду, Хромуша, — велит она, и отец кивает.
Я откашливаюсь, начинаю снова:
— Корабли сделаны из досок. Днища плоские.
Рука Лиса обмякает, и отец разжимает хватку.
— Такие корабли римляне используют на мелководье, — говорит Лис. Затем его голос наливается силой: — Мы позволили римлянам ступить на наш остров. Мы богатеем, кормя и привечая тех, кто порабощает нас, кто желает искоренить наших законодателей, наших хранителей истории, наших звездочетов, наших мыслителей — верховных жрецов, кто прорицает волю наших богов.
Его жесткий взгляд переходит на отца. Лис поднимает бровь, словно сомневаясь, что отец не связан с предательским ремеслом.
Я гляжу на Охотника, приходившего с угрозами, намекнувшего, что Лис может узнать о римских колышках. Мне кажется, что даже Охотник не падет так низко, но он прячет виноватые глаза от семьи, которую подверг опасности. Он глядит себе под ноги, отчего мое сердце, уже и так перешедшее на рысь, пускается в галоп.
— Ступайте! — рычит Лис. — Вы все!
Когда мастера торопливо покидают мою нишу, из светового ореола возникает друид и начинает расхаживать у очага, останавливаясь, чтобы подбросить поленьев, раздувая огонь, пока тот не разгорается. Он расхаживает, а мы втроем жмемся друг к другу на моем лежаке: матушка с одной стороны от меня, свернувшейся клубком, отец — с другой. Мать гладит меня по волосам, отец — по спине. Дважды их пальцы сплетаются. Во второй раз они не разжимают рук, встретившихся на моем искалеченном бедре, и вскоре меня накрывает беспокойный сон.
Лис уезжает с первыми лучами солнца. Слышится громкое ржание и пофыркивание его коня, затем перестук копыт. Я поворачиваюсь, тянусь к шерстяной занавеске, скрывающей родителей от моего взора. Поднимаю нижний край как раз в тот момент, когда матушка, подобрав подол, опускается на колени прямо перед отцом. Он сидит на скамье, и я вижу лишь его ссутулившуюся спину. Отец похлопывает по месту рядом с собой, но она даже не поднимает опухших глаз с покрасневшими веками, и он берет ее за руку. Но после такой ночи матушка слепа к его зову и не поднимается с колен.
— Он вернется, — говорит отец.
— Да.
— У нас мало времени.
Я ожидаю, что родители, склонившись друг к другу, станут строить догадки о том, сколько известно Лису насчет колышков и какую месть он может измыслить; будут задаваться вопросом, куца он сбежал, скачет ли на Священный остров и сможем ли мы избавиться от него и от великой тревоги, которую он обрушил на всех нас. Но они этого не делают. Матушка закрывает лицо руками, качает головой.
— Я обманула тебя, Кузнец, — говорит она. — Изъян Хромуши — это мое наказание.
Я вспоминаю о признании, которое она не успела сделать из-за удара молнии — в то утро, когда ушел Щуплик.
11
В 61 году Гай Светоний Паулин, римский правитель Британии, провел карательную операцию на острове Англси, сопровождающуюся уничтожением священных мест друидов.