— Сюда! — ревет он, указывая на место справа от себя.
Усевшись, Лис кладет руку на поддон кубка, словно в любую минуту его пальцы могут скользнуть по стояну, поднять его и опрокинуть содержимое в рот. Я покусываю губу, гляжу на матушку — глаза у нее расширены, хотя она стоит на коленях под крестом Матери-Земли.
Лис откашливается.
— Охотник выдвинул серьезное обвинение против Кузнеца — обвинение в измене, — говорит он. — Сегодня вечером он выскажет это обвинение открыто и в присутствии четырех свидетелей. — Он подзывает нас: — Набожа, Хромуша, подойдите.
Когда мы неохотно приближаемся и садимся у очага, большой и указательный пальцы друида снова скользят по стояну кубка — вверх-вниз, вверх-вниз. «Выпей же мед!» — кричу я про себя.
Лис указывает на Охотника и велит:
— Говори.
Тот низко кланяется, словно уступает чужой силе, словно не по своей воле выдает нас:
— Я видел колышки для палаток на рынке в Городище. Точно такие же, как у Кузнеца: странные колышки с широкой верхушкой, закругленной в глазок. Я поспрашивал, и меня заверили, что колышки римские.
— Колышки превосходные, — говорит отец. — Они уже прижились в племенах.
— Он водит дела с человеком по имени Везун. — Глаза Охотника перебегают с отца на Лиса. — А все знают, что этот человек поставляет товар для римской армии.
Отец отрицательно качает головой.
Охотник еще выше задирает подбородок:
— Тогда почему этот самый торговец сегодня приезжал на Черное озеро?
Складки на лице друида становятся глубже, но тут матушка выпаливает:
— Надёжа!
Все смотрят на нее.
— Того, кто приезжал сюда, зовут Надёжей. — Дрожащим голосом она продолжает: — Он из Бревенчатого Моста приезжал, чтобы рассказать о резне.
— И уехал, — подхватывает Охотник, — с намерением поведать Вождю о девчонке-провидице, предсказавшей эту резню.
Друид вскакивает, сжимая кулаки:
— Так Везун или Надёжа?
— Везун, — отвечает Охотник. — Нос как у сарыча. Я его встречал в Городище.
— И зачем Везуну понадобилось говорить с Вождем?
— Чтобы завлечь его на Черное озеро.
— С какой целью? — У Лиса на кулаках проступают суставы пальцев, гладкие и белые, как кости.
Охотник сбивчиво объясняет:
— Чтобы болотники убедили его: Хромуша настоящая провидица. — Глаза его устремляются к двери.
При этих словах друид обходит очаг, усаживается передо мной на корточки, балансирует, упираясь пальцами в пол; налившееся кровью лицо пышет гневом.
Я пытаюсь дышать ровно, как учил отец, но только судорожно втягиваю воздух, словно через сырую тряпку.
Вдруг Лис хватает меня за плечи. Толкает, трясет так, что голова у меня болтается.
— Что ты сказала Везуну?!
— Ничего… Ничего не сказала.
Охотник машет ладонями, словно призывая к сдержанности. «Слишком поздно, — думаю я. — Слишком поздно соображать, что натравил друида на девочку, которая готовила тебе одуванчиковый отвар и приносила утешение твоей старухе-матери».
Лис оставляет меня, возвращается к Охотнику:
— Что еще известно Везуну?
Тот отрицательно качает головой.
Лис оскаливает стиснутые зубы, сдвигает брови к изрытому оспинами носу. Хватает Охотника за волосы, тянет, и тот соскальзывает со скамьи.
— Ты осмеливаешься не отвечать друиду?!
Охотник, повернувшись к отцу, ловит его взгляд, склоняет голову. Глаза его наполняются влагой.
— Я не смельчак, — бормочет он, затем поднимает лицо к Лису: — Хромуша поколеблет Вождя. Он узнает, что мятеж закончится поражением.
Еще рывок.
Охотник кривится, выплевывает:
— Задумка в том, чтобы настроить всех вождей против мятежников.
Лис отпускает Охотника, сильным толчком сбрасывает его с низкой скамьи, и тот шлепается с нее, как ком. Лис изо всей силы пинает тростник на полу, затем ножку скамьи. Когда же его наконец одолеет жажда и он выпьет мед? Давай же, пей, пока не перевернул стол вместе с кубком!
Лис, тяжело дыша, опрокидывает вторую и третью скамью, затем внезапно застывает, будто зачарованный нездешним призывом. В молчании обходит очаг — раз, другой, третий. Затем словно пробуждается от раздумий.
— Дальше тянуть не будем, — объявляет он. — Время настало.