Астре не знал, сколько времени провёл в ловушке. Но когда цветы начали вянуть, он понял, что закончились вторые сутки.
Скоро затмение!
Лепестки ощутили трепет. Зыбкие волны предвкушения исходили от каждой капельки.
Тюрьма обратится пеплом! Он станет свободным!
И почему Иремил так долго держался за эту ненужную оболочку?
Для чего возвращался в неё раз за разом?
Ради… кого…
Астре замер в утихшем ветре.
Семья…
Это из-за них он сохранил сознание, даже растворившись в пространстве. Тело держало дух Астре, потому что иначе его не станет. Вода продолжит испаряться и течь, бродить окрест туманами и проливаться дождём. Но Астре забудет, кому и зачем должен помогать.
Эта мысль здесь — в его теле.
Не живое и не мёртвое, оно напоминало лепесток, отделившийся от бутона и упавший в реку. Он бы давно уплыл от берега и влился в бурное течение, но держался на тонкой паутинке. Оборви её, и лепесток тотчас поддастся движению воды, наполнится забвением и пойдёт ко дну. Но пока он лежит на поверхности. На грани миров.
Нужно вернуться. Иначе всё тщетно.
Астре попытался втиснуться внутрь, но тело не принимало его.
Оно забыло прежнего хозяина, а новым избрало покой.
Как темно. Почему так быстро стемнело?
Мальвии цвета пепла. Весь мир облёкся в дымную черноту.
Затмение.
Астре бился о неподвижный сосуд, как мотылёк о каменную стену.
Бесполезно.
Дрожала вода в глиняном колодце. Влажный ветер лез в ноздри.
«Дыши!»
Росинки оседали на белом лице и грязных руках.
«Давай же!»
Астре пытался растормошить себя.
«Двигайся!»
Тело не отвечало. Пустое и бесполезное, как отброшенная цикадой кожица.
«Прошу тебя!»
Поры узкие. Как трудно просочиться. Астре пытался снова и снова.
«Пожалуйста, пей!»
Астре окружил тело плотным туманом, выдворяя на поверхность всю влагу в округе. Цветы съёжились и поникли, дно колодца иссохло, пустыня пошла трещинами.
Тысячи капелек одна за другой втискивались в кожу. Нужно совсем немного. Соединить воду, которой стал Астре, с кровью замершего тела.
«Прими меня!»
Он просочился в крохотную артерию и с удивлением понял, что её нутро не безжизненно, но заметить движение почти нельзя.
Холодно.
Астре медленно плыл в тёмном потоке, сталкиваясь с частицами себя самого, а потом начал разгоняться.
«Бейся!»
Слабое сердце отозвалось.
Дёрнулась жилка на шее. Проступил пульс.
Астре задышал, но отдельно от лёгких. Он всё ещё не на своём месте.
Пора возвращаться. Вода больше не нужна. Не потоки, а сознание. Не капли, а мысли.
«Я человек!»
Тело принимало хозяина с неохотой.
Теснота. Озноб и сильная дрожь. Во рту горечь.
Темно. Глаза не открыть. Не пошевелиться.
Полная неподвижность.
Тело живо, но мускулы не подчинялись.
Мысль о затмении пульсировала в висках. Астре готов был вопить.
«Дай мне время! Подожди!»
На груди лепестки мальвий. Хрупкие и ломкие.
«Пожалуйста, не сжигай меня!»
Ветер в сухих стеблях.
«Я велел тебе двигаться! Открой глаза! Пошевели пальцами! Сейчас же!»
Цель всколыхнула пространство. Астре наконец поднял веки, захрипел и закашлял от забившегося в горло песка.
Темнота была почти кромешной. Калека пополз к убежищу, судорожно цепляясь за сухую траву. Сердце колотилось бешено, словно пыталось отработать пропущенные удары.
Почти не чувствуя конечностей, он забрался в шалаш, рухнул на колкую подстилку и зарыдал. Впервые в жизни по щекам текли настоящие слёзы. Вода тела слушалась Астре.
Глава 22 Кладбище шаманов
Чем больше я вижу стран, тем больше обретаю глаз. И каждой парой смотрю по-особенному. А когда нужно — сливаю их в цветной калейдоскоп. Полнота видения мира обретается в путешествии, а не в домашнем коконе. Потому я скиталец и одиночка без привязи к местам и людям.
— Это из-за тебя, — хмурился Липкуд. — Как ты появилась, так всё наперекосяк пошло! Я сейчас должен сидеть у Гвена, пивко попивать, девок щупать и байками народ веселить. А я свой лучший кафтан режу тебе на обмотки!
Элла сидела на стволе упавшего дерева и смахивала муравьёв, пока Липкуд пытался соорудить для её босых ног подобие обуви. Прежде пришлось примотать к кровоточащим пяткам кашицу из подорожника.