Протискиваюсь между щитами, но тучная женщина, взывающая к бойцам «вставайте на нашу сторону, ребята», микширующая молитвы с угрозами, загораживает проход.
– Может, без остановок, а?
– Что?!
– Идите! – уже совсем зло выдаю я.
Она покоряется, но, миновав границу, пристраивается за спинами бойцов и снова вставляет в магнитофон рта кассету «Лучшие агитационные хиты Евромайдана».
Раньше, свернув во дворик, можно было оказаться в чудном скверике, вроде того, что устроили на Институтской: с работающим фонтаном, изящными вазонами, коваными скамейками; охранник у шлагбаума если и должен был проверять входящих, то никогда этого не делал. Но сейчас улица обрублена, как чурбан, перекрыта пожарными и военными машинами, и надо идти только вперёд, чувствуя себя гладиатором, пробирающимся на арену. У каждой машины дежурят пять-шесть человек в форме пожарной службы и МЧС.
– Ребята, дался вам этот Янукович! Давайте к нам!
– Нельзя…
– Так вы за него стоите?
– У меня знаешь сколько зарплата? Полторы тысячи гривен, это с премиями. Буду я за него стоять?
Они пикируются, швыряясь фразами, но каждый остаётся на месте, за рубеж никто не переступает.
Проходя, я думаю, что тех, кто напирает, куда больше, и если они захотят, то быстро прорвутся. Что тогда предпримут дежурные? Вызовут бойцов из оцепления? Или это не пожарные и эмчеэсники, а переодетые люди из соответствующих структур? И у них есть оружие?
У нас в гараже до сих пор валяются книги из серии «В поисках приключений». В них герои охотятся на диких зверей. В декабрьском Киеве нынче тоже охота, но разобраться сложнее, кто животное, а кто зверь.
Зато у каждого есть свой козёл отпущения. Автомат по производству информационной жвачки – только засунь монету – быстро выдаёт список виновных.
Я очень хочу, чтобы всё было так просто. Но разве в этой стране бывает когда-нибудь просто? И, кажется, есть только бесы и ангелы, а между ними – никого нет. Но посерёдке-то – почти все. И в каждом – от беса и ангела.
Вновь милицейский кордон. На этот раз в три ряда. Лица менее отстранённые, решительные. Тут и приказа давать не надо – лишь намекни. И понимаешь, что мы только в начале. Огонь разгорается, а кочегар – в забытьи.
У меня всегда были претензии к Украине, но, когда их масса становилась критической, придавливала, стесняла движения, мешала дышать, я включал новости, слушал, как убивают и жгут людей в других странах. А мы, слава богу, живём. Без Волгодонска и Грозного. Без Косово и Цхинвала. Кто после этого скажет, что Украина плоха?
На Институтской я разыскивал прежний Киев, а бубны верхнего и нижнего мира отбивали мотив: «До свиданья, ша-ла-ла-ла, мой любимый город!»
Но я вернусь. И ты должен вернуться. Договорились?
Не знаю, что хуже: гневный звонок от Валеры или Вениамина Степановича или их молчание. Я ведь должен быть с ними. Прямо сейчас. Но я в одном месте, они в другом, и никто не ищет.
В проулке, куда я свернул, – наконец-таки! – тишина. Наползает вечер, скоро серые краски потемнеют, сгустятся. Но пока в прощальной бледности солнца чётко прорисовываются голые ветки деревьев и сахарные дома, украшенные лепными барельефами и статуями, держащими своды. В этом проулке всё как раньше. И я должен благодарить за это город, вновь открывшийся для меня.
Неброской вывеской обозначен магазин «Веста». Приглашает восстановить атмосферу тех дней, прожитых в Киеве. Беспокойных, хмельных, но столь полных в своей внутренней свободе, в ощущении того, что ты действительно есть. Своя история, свой город. И ты часть целого, и сам целое.
Невероятно мощное в своей полноте чувство. Оно появляется стремительно, беспричинно: вечер, переулок, вывеска – казалось бы, что такого? Но так же быстро может исчезнуть. Достаточно одного звонка, одного вопроса – и ты вернулся обратно, в прелую духоту жизни. И можно лишь попытаться законсервировать алкоголем чувство. Если вдруг повезёт.
Магазин до пасхальных воспоминаний наполнен ароматом ванили. Красный пластик корзинки испачкан чёрными пятнами. Закрываю их половинкой «Бородинского», упаковкой грибов, кольцом «Буковинской». У витрины кулинарии долго прикидываю, брать квашеные огурцы или помидоры. Останавливаюсь на бледно-зелёных помидорах. Покупка бутылки «Первака» проходит быстрее.
Устраиваюсь на парапете в одном из двориков. Не таком милом, как на Институтской, но каштаны здесь есть и скамейка тоже, а рядом, бонусом – сугроб относительно чистого снега. Бутылку «Первака» – в него, соленья, колбасу, хлеб – на скамейку. Эту методику пития я разработал на старших курсах, когда после утомительных шатаний, отколовшись от пивных компаний, в одиночестве я начал экспериментировать с алкоголем, тратя президентскую стипендию и деньги от заводских подработок на элитный алкоголь: ром, виски, джин, текилу, абсент. Очень скоро мне начало казаться, что «элитный» – лишь маркетинговая приставка, а на деле я пью самогон или водку, испорченную сахаром, травяными и пряными добавками.