Вирранд внешностью пошел в отцову породу — крепкий, статный, белокурый, с волнистой бородкой, делавшей его старше. Анье лицом тоже была мила — не в мать, но, увы, такая же плоскогрудая и худая. Да еще и дура дурой, хоть плачь. Мать женщиной была решительной и умной, а эта в кого пошла — одним богам ведомо. Если Вирранд, по настоянию матушки обученный читать, писать и считать, свои умения употребил на пользу хозяйству, то Анье в счетных книгах ничего не понимала и зевала над ними, зато всякую дурь про любовь читала запоем, как бы брат ни пытался вложить ей ума в голову — даже тумаками. В ответ она только тихо плакала и страдала, от чего брат чувствовал себя поганцем, но поделать ничего не мог. Для ее же пользы старался! Так что сестру надо было срочно пристроить за человека достойного, почтенного, порядочного и богатого — да хоть бы и не очень богатого, только чтобы рожала она детей и не забивала голову всякими бреднями из старинных романов.
От мыслей о сестре, о поисках жениха, о необходимом большом приданом — кто ж ее, дуру такую иначе возьмет? — у Вирранда испортилось настроение. Расходы, везде расходы… Вирранд очень не любил расходов, и начал злиться на сестру. А ведь сестрица еще и старый замок любит, дурища. Находит в нем нечто этакое, и в городе жить отказывается, плачет… Ладно. Перемелется — мука будет.
В Столицу все равно надо ехать — Середина лета на носу.
Надо взять с собой сестру — авось, удастся сговорить ее за достойного человека. Еще в столице надо пойти в Дом Бардов и поговорить о непонятных делах на южной границе людских земель.
Барды. Это слово потащило за собой цепочку мыслей и воспоминаний. Барды — граница-пустыня-жара-студенистая дрожащая хьяшта-дракон. Дракон смердел. Дракон был черный. Сейчас он был черный, а тогда, в пустыне, каждая чешуйка была окантована полоской пламени, как будто внутри дракона был только огонь, который выбивался изо всех щелей, из глаз, из пасти, из ушей, отовсюду. Как такая тварь может быть живой?
Его передернуло от воспоминания о том жутком жаре, который волной накрыл его вблизи хьяшты — ничего себе, вблизи, больше полета стрелы. Даже кости мгновенно заныли… Если бы не барды. Вот как эти выдерживают жар, даже одежда на них не загорается?
А на северной границе в ледяных плавучих горах живут ледяные драконы, и неведомые чудища поднимаются ночами из морских глубин, и поют песни тоски, безволия и погибели. На востоке на бесконечных болотах живут подобные туману призраки, проникающие в тело и выедающие его изнутри за какие-то мгновения, а в самих болотах кольцами вьются огромные розовые черви. На западе сирены криком убивают рыбаков. Нет, свои, пустынные твари привычнее…
А еще говорят, что в пустыне есть места, где живут люди, почему-то ушедшие туда из обжитых мест. И на северных берегах. И на западных островах. И в восточных холмистых лесах. Как же это быть-то может, зачем люди туда лезут, зачем? Нет, понятно, изгои, а ведь есть и чокнутые, которые говорят, что до Стены можно дойти, и что будто бы за Стеной что-то есть! Да ничего там нет. Мир кончается Стеной, и раз боги так сделали, значит, так и должно быть, и не дело человека искать неведомого.
А все же хьяшта стоит уже много дней… Бывало ли такое прежде? И не творится ли чего подобного на других границах? Ведь веками ничего не менялось, не может быть хорошего в переменах, на том стоит мир. Перемены — дурной знак.
Вирранд передернулся от странной дрожи — перемены, говоришь. А ведь государь уже три года не выезжает в Объезд. Теперь все приезжают к нему в Столицу… Не перемена ли?..
А вот и последний подъем. Морось вроде начала развеиваться, в небе проявился бледный кружок солнца. Последний подъем — и с холма будет видно Тиану новую и старую.
«А все же снесу я эту старую громадину, — решительно сказал себе Вирранд. — Когда-нибудь снесу. Она же сто лет не развалится, а видеть я эту кучу дерьма уже не могу».
А сестру лучше пристроить как можно скорее. Тогда будет легче разбираться и с хьяштой, и с замком. И своими делами. Пока сестру не пристроишь — как жениться?
Анье Тианаль и не думала — не гадала, что все так в одночасье возьмет и переменится. Брат давно уже поговаривал, что надо, надо замуж, но дальше разговоров дело не заходило. И можно было придумывать себе прекрасные истории, в которых ее кто-нибудь от чего-нибудь спасал, а потом робко и трепетно просил у брата ее руки, и брат, конечно, соглашался, потому, что это был…