Так поняли братья и сестры, что обманул их Жадина, и заплакали, и ушли со двора, потому что дали слово.
Но старшая сестра сказала — хорошо же, над днем и ночью ты хозяин, только не забывай о ничейном часе, что между днем и ночью утром и вечером. В это время ты не хозяин!
Талин говорил так, как умеют говорить только барды — перед глазами Вирранда вставали яркие живые картины. Но они погасли разу же, как Талин замолк, и он уже не мог вспомнить их. Только ощущение изменилось — сказка, знакомая с детства, перестала быть сказкой. Словно встал на место кусочек мозаики.
— Вот что ты имел в виду…, — прошептал он.
— Ты что-то надумал?
Барды переглянулись, и госпожа Мирьенде вздохнула, умильно глянув на Вирранда.
— Подожди немного, милый, — прошептала она. — Ах, господин Тианальт, ведь все, что мы сейчас скажем — всего лишь возможность. Это может не быть истиной. Одно и то же может толковаться по-разному.
— Я знаю, госпожа, — досадливо ответил, почти отрезал Вирранд. — И я желаю услышать.
— Ну, хорошо, — миролюбиво ответила Мирьенде. — Скажи, о Талин, ты языкаст, тебе и речи вести.
— О, Мирьенде, — звонким, переливчатым голосом отозвался Талин, — благодарю тебя за дозволение.
Теперь за словами Талина не стояло образов. Вирранду казалось, что перед ним какое-то черное стекло, оно прозрачное, но видно сквозь него будет, только если зажечь с той стороны свет — но не было света. Было только его предчувствие. И еще было страшно.
— Мы в этом мире пришельцы. Мы не знаем, кто и где нас создал. Мы знаем только, что мы пришли сюда. Да, есть несколько очень старых песен, в которых говорится о непонятном, совсем непонятном. Их невозможно истолковать вообще. Многие об этом думали. Великий Эльсеан считал, что такие песни можно сложить, лишь если смотришь на мир снаружи, из-за стены. Он считал, что те, кто сложил их, думали и смотрели именно так.
— Но Эльсеана нет с нами, — тихо сказала Мирьенде.
— Но Эльсеана нет с нами.
— Боги построили мир. И Жадный обманул их, не ведавших обмана. И теперь мир принадлежит ему. И встала Стена. И из-за нее смотрят боги — или видят мир во сне. Но когда сюда пришли мы, здесь были и ойха.
— Постой, ведь в старых песнях поется и о благих существах, детях богов, которые встречали здесь людей…
— Ты мудрый простец. Может, тут кто-то и жил благой, но были и ойха, и между благими существами и ойха мира не было. Иначе они не помогали бы нам, те, прежние.
— Мы пришли как избавители? Как войско богов?
— Мне лестно было бы так думать, — тактично ответил Талин. — Но если ты вспомнишь сказки, то в них часто рассказывается, как девушку отдавали чудовищу, чтобы земля родила. Или под основание замка клали кровавую жертву.
— Да, я помню, — задумчиво проговорил Вирранд, — глядя куда-то вдаль. — Подожди. Подожди. Но это же запретно, это против Правды… Ты хочешь сказать, что когда-то мы вот так утверждали договор с землей? Но ведь нигде не говорится, что такое было в Грозовые Годы, тогда за это как раз и убивали!
Талин молча кивнул.
— Возможно, там, откуда мы пришли, люди поступали именно так. Потому я и не говорю, что мы пришли как избавители.
— Какой же была та земля…? — прошептал Вирранд. — Я не могу представить.
Воцарилась тишина, потом послышалось низкое пение, почти на грани слышимости, и Вирранд увидел то, что могло бы быть, и закричал:
— Прекрати! Мы — не наши предки! Мы — другие!
— Да, милый, — прошелестела Мирьенде. — И именно потому мы сегодня прошли по следу убийц. И мы нашли место, где совершалась жертва. И видели тех, кто это делал. И видели Ночных, которые тоже пришли по кровавому следу. Тианальт, — внезапно холодно и жестко сказала она. — Мы убили их всех. Детей принцессы. Их было тридцать два подростка, сильных, умелых, убийц, которых тяжело убить. Одного ойха. И взяли там Айрима.
Вирранд помолчал.
— Он говорит о шепоте богов. Что это?
— Этого мы не знаем, — пожал плечами Талин.
— Кто такие… выродки?
— Они видят не Ночных, это такой пустяк… они видят тех, кто предался Жадному. Он видят тени и видят ойха под личиной.
— Вы говорили королю?
— А кто нас к нему пустит? — ядовито сказала Мирьенде. — Он нам не доверяет.
— Да ну? — склонил набок голову Вирранд. — А Сатья?
— Сатья был с ним с детства. Ему одному он верит.
— Он не убивал его деда или отца, — сказал из темноты Онда.
Вирранд уставился на него.
Госпожа Мирьенде снова рассмеялась — боги, какой же у нее был медовый смех!
— Что, день откровений, юный Тианальт?