Женщина кивнула.
— Барды в этом будут с вами, государь.
— Стража?
— Мы подчинимся приказу.
Мирьенде, ощутив колебание в голосе Эньяты, сказала:
— Мы возьмем на себя самую черную работу, господин мой. Ваше дело — не выпускать никого.
Вирранд же промолчал.
Зарево вспыхнуло ночью, когда по домам вернулись все — и Дети принцессы тоже. Стража перекрывала улицы, стража перекрывала подземные проходы. Вирранд стоял снова на крыше своего дома и смотрел вниз, в огненный котел, откуда летели крики и тягучие, страшные, ползущие по позвоночнику звуки заклинаний бардов. Он почти видел все, что там происходило, как там, в доме Силлаты, когда Онда пел о подземной схватке.
Люди на улицах говорили о большом пожаре, ахали и ужасались. Потом поползли слухи, и становились они все страшнее и невероятнее. Ближе к полудню с моря наползли сизые грозовые облака и излились на город, и из черной ямы на месте Дома Детей пополз прибитый к земле дождем чад и смрад горелого мяса. Потом из-под края тучи над морем ударили солнечные лучи, и в их сиянии по мокрой брусчатке в Верхний город промчался государь со свитой. Либо его было торжественно-ликующим и диким. Он скачал по мощеным улицам и кричал:
— Ликуйте! Отныне не будет в городе теней! Смерть ушла!
А люди шарахались от него, и ужас медленно накрывал Столицу.
Вирранд простоял на крыше до окончания грозы. Такого смятение в душе он не переживал никогда. Король его пугал. Он знал, что тот делает, почему и зачем. И даже согласился, что это правильно.
Но все же те, кто был в Доме, выглядели как дети. А, может, не все они успели стать чудовищами? И убили просто детей?
А стоило ли разбираться? Вирранд не хотел об этом думать. Ему все больше хотелось вернуться в Южную четверть и… обрушить мост через Анфьяр.
Деревянная лестница уводила вниз, в камеру.
Айрим сидел на полу, спиной к стене, запрокинув голову и закрыв глаза. На шее его был железный ошейник с цепью, тянувшейся от кольца в стене. Если бы король был в ту ночь под городом вместе с бардами, он, возможно, осознал бы иронию — как ойха был на цепи у Айрима, так и сам Айрим теперь сидел на цепи.
— Пришел посмотреть на зверя, государь? — проговорил он странным, не своим каким-то голосом, глубоким и в то ж время тусклым. — Еще ничего не кончено. Смерть вижу на твоем лице.
Король усмехнулся
— Ты умрешь раньше.
Тишина.
Принцесса проснулась от тихого голоса.
Опять. Сколько раз уже она просыпалась так, слыша собственный голос, убаюкивающий, успокаивавший ее самое.
Она тихонько заплакала, как в детстве. Она опять была одна, ей было страшно и одиноко.
Она натянула одеяло на голову и заскулила.
Она не понимала, что произошло. Ее схватили, ее потащили сюда, в эти комнаты и заперли. Она билась о закрытые двери, о решетку окон, выла, плакала и кричала, раздирая себе лицо и вырывая волосы. Она звала Айрима, но он не пришел, не утешил как всегда.
Потом сидела на полу, глядя в пространство расширенными невидящими глазами. Со стен на нее смотрели яркие фрески с образами древних легенд. На темно-синем мозаичном потолке сияли созвездия, брела золотая крылатая кошка вокруг Небесного копья.
Она очнулась.
«Я — принцесса! Меня должны слушаться!»
Она ударила в гонг. Еще и еще, она просто бешено колотила в него, задыхаясь от слез и страха.
Вошла высокая худощавая женщина с жестким лицом, в черном глухом платье.
У нее были неумолимые и непроницаемые глаза.
— Я вас не знаю! — взвизгнула принцесса.
Женщина молча поклонилась.
— Сирье Нандиаль, ваша новая старшая камеристка.
— Я вас не брала к себе! — еще громче крикнула принцесса.
— Меня назначил государь, — сказала женщина, ставя на столик серебряную чашу для умывания. И это равнодушие мгновенно сломало принцессу. Она жалко всхлипнула.
— Я могу увидеть брата?
— Вас не велено выпускать из комнат.
— Но почему? — она заплакала.
— Ради вас же самой.
— Но я хочу его видеть! Пусть, пусть он придет!
— Я передам государю. Дальше он сам решит.
— Но я его сестра! Я хочу его видеть!
Женщина ничего не ответила. Она была неделикатной. Она была жесткой. Она пугала, и принцесса, сжавшись, покорилась. Она позволила себя умыть и одеть, но есть она не смогла.
Ее терзала тоска по Айриму, она должна была увидеть, увидеть брата! Он скажет, где Айрим, он прикажет ее отпустить, он же брат, он всегда делал все, чтобы ей было хорошо! Он любит ее! И эти тоска и жажда пересилили страх, и она плакала, валялась в ногах у женщины, цеплялась за подол ее платья, умоляла, срывала с пальцев перстни, а с шеи — ожерелья, совала их в руки женщине, умоляла. В конце концов, та ушла, заперев дверь наглухо.