Он миновал дома и госпитали, которые сам построил; поглядел на казармы, пристани и Адмиралтейство; улыбнулся, завидев мыс, куда впервые пристал на «Св. Павле» и где матросы набрали в рубашки кизил.
— Федор Федорович!.. Вы ли? — окликнул его кто-то.
Его друг, Пустошкин, стоял перед ним, улыбающийся, счастливый. Он был в вице-адмиральском мундире, все тот же — подтянутый и румяный, но ставший суше и от этого как бы стройней.
— Все-таки встретились!.. — сказал, обнимая его, Федор Федорович. — А я не знал, что вы в Севастополе служите.
— Нет, — поправил Пустошкин, — служу я в Херсоне, а сюда нынче по делам прибыл.
— Стало быть, как и я...
Они помолчали, разглядывая друг друга, словно сравнивая, кто из них постарел больше. Потом Ушаков сказал:
— Ну вот и прославились вы... дождались... Помните, я предвещал вам?
— Дела мои — малые, — сказал Пустошкин, — не чета вашим. Но, видать, каждому — свое...
Отряд моряков с офицером прошел мимо. Офицер был в мундире с фалдочками и треуголке с плюмажем, а матросы — в шляпах, напоминавших цилиндры, и тоже в мундирах, похожих на фрак.
— Новое царствование — новая форма... — проворчал Федор Федорович. — А я вот в отставке! — вдруг добавил он резко, и гнев вспыхнул в его глазах.
— Я узнал об этом перед самым своим походом к Анапе.
— К Анапе... — повторил Федор Федорович. — И я бывал там... громил с судов крепость... А что горские племена, как себя ведут?
— Воюют. И весьма терпят от турок — более, чем от войны с нами.
— Отчего же?
— Да турки разбойничают по всему Кавказу: хватают на берегу детей обоего пола и увозят на своих судах, называемых «чектырме́».
— И до сего времени так?
— Ну нет, стеснили мы их, конечно: Анапа — наша; флот Черноморский занял Суджук-кале, и там заложен Новороссийск...
— А еще говорят, что флот не нужен!.. — И Ушаков сделал над собой усилие, отгоняя мысль, перенести которую ему было трудно. — Вот что, Семен Афанасьевич, поедем со мной на эскадру, посмотрим новые корабли!
Им подали катер — двенадцативесельную шлюпку. Они уселись на банках друг против друга, и шлюпка отвалила.
Был полный штиль.
Дошли до середины бухты, и на холмах распахнулся город: черепичные кровли, белые мазанки, невысокие корпуса казенных зданий — тихий, укромный и грозный Севастополь, твердыня русских морских сил.
Впереди, на рейде, стояли корабли: «Полтава», «Ратный» и «Двенадцать апостолов»; все стопушечные; подле них — несколько кораблей меньшего ранга, а дальше — фрегаты и мелкие суда.
— Не нужен флот!.. — гневно сказал Федор Федорович. — Глядите!.. Да разве это может быть не нужно?! — И он протянул руку, указывая на эскадру. — Нет! Будут у нас еще корабли, будут и моряки, еще удивим свет!..
— А ведь быть беде! — тревожно заметил Пустошкин. — Гроза идет на отечество наше!..
— Да, идет!.. Грозные бури встают на западе!.. Но не отчаивайтесь, сии бури обратятся к славе России!.. — И Федор Федорович, задумавшись, замолчал.
Они миновали Павловский мыс, Северную косу. Их шлюпка вышла на рейд, и ее уже покачивало легкой зыбью.
— Мне не много остается, — сказал Федор Федорович, — не страшусь смерти, желаю только увидеть новую славу отечества... хотя бы в свой последний час...
Катер подошел к флагманскому кораблю «Полтава».
Фалрепные встретили Федора Федоровича у трапа; адмиральский флаг взвился на грот-мачте; на деках выстроилась команда; оркестр сыграл встречный марш.
Ушаков быстро пошел вдоль строя, седой, согбенный, в темно-серого цвета сюртуке с георгиевской звездой.
Стоявшим в строю казалось, что он не шел, а бежал по палубе. Многие знали его раньше и думали, что вот такой же он был при Корфу — совсем еще бодрый, железный старик.
Он осмотрел корабль, нашел его построенным гораздо лучше прежних и, взойдя на мостик, окинул взглядом рейд.
Чуть повернул голову — увидел Севастополь, гавань, суворовские батареи; несколько секунд стоял, безмолвно любуясь флотом, и, должно быть вспомнив, на каких кораблях сражался и ходил по Средиземному морю, воскликнул:
— Вот если бы у меня были такие корабли!..
Эпилог
12 (24) июня 1812 года французская армия перешла Неман без объявления войны.
Наполеон руководил переправой у Ковно. «Я иду на Москву, — сказал он, выступая к русской границе, — и в одно или два сражения все кончу... Без России континентальная система — пустая мечта...»
Одному из маршалов он вручил свой портфель — красную бархатную сумку с планом похода. Серебряное шитье украшало бархат: с обеих сторон — лавровые венки, звезды и пчелы, а по углам — вышитые «N I».