Что за бред, лихорадочно прикинул колдун. Крепость плохо пошутила и вышвырнула своих гостей подальше? Но нет, по словам Говарда, они полдня просидели в ее тени — пока не поутихла боль в раненой лодыжке и до Георга не дошло, что он способен помочь своему спутнику идти. Я бы предположил, что крепость перемещается по Альдамасу наравне с нами, то ускользая от путников, то с неизвестными целями добровольно им показываясь — но какой же силы ритуал для этого понадобился?..
Или, мрачно возразил сам себе он, Искристое Море и Талайна были частью кошмара, а потом Говард перепутал их с реальностью.
— Георгу постоянно чудится что-то, — все так же тихо добавил рыцарь, поняв, что беседа окончена и колдун слишком озадачен, чтобы выдвигать свои теории вслух. — Он говорит, что за нами идет какой-то странный парень, а еще маленькая девочка, и что маленькую девочку искренне забавляют наши скитания по горам. Я понятия не имею, стоит ли ему верить… но, мой господин, меня тоже донимают несуществующие образы. Боковым зрением… я смутно различаю птиц. Огромных алых птиц над заснеженными пиками.
Господин Иона помедлил.
— Фениксов?
— Не знаю, — пожал плечами Говард.
Спокойно, посоветовал себе колдун. Спокойно. В нашем отряде сперва я один блистал некоторыми причудами, а причуды, забери их Дьявол, заразны, и мои спутники заразились ими по самое не хочу. Или, снова мрачно возразил себе он, до них добрался тот же настойчивый голос, что и до меня, и этот голос убеждает их: фениксы… какой-то парень и какая-то маленькая девочка… невесомые шаги, смех, крепость, не имеющая фундамента — или нет, имеющая фундамент, но способная переносить его по своему желанию, хоть на запад, хоть на восток, больше или меньше солнца…
…несмотря на все пережитые потрясения, колдуна клонило в сон. Было бы неплохо сопоставить полученные сведения с книгой, именами в подземном некрополе и своим собственным недавним видением, подумал он — и провалился в ласковый полумрак, и болтался в нем до утра, пока его не разбудило сияние рассветных небес.
========== 9 ==========
…в детстве он любил изобретать блинчики — именно изобретать, а не готовить, потому что мама готовила их сноровисто и невозмутимо, а для него это было целым приключением. Он приносил в кухню высокий табурет, вскарабкивался на него и с головой уходил в мир, где шипело на сковороде горячее тесто, постепенно покрываясь хрустящей рыжеватой корочкой.
В доме жила кошка — ленивая пушистая Мура, и отец частенько называл ее дурой, убеждая всех, что просто путает буквы. Младший брат смеялся и спрашивал, скоро ли можно будет ухватить с тарелки блинчик; старший отгонял его половником и сурово клялся, что никто не тронет ни один изобретенный им кусочек теста, пока со сковородки не будут сняты все.
Они были счастливой семьей — пока с потолка однажды не пошел снег и пока улыбчивый мужчина с россыпью амулетов на груди не сказал: да, ваш ребенок — маг, и я могу обеспечить его необходимыми уроками. Без определенных знаний о мировом полотне он будет откровенно опасен.
Нет, семья не рассыпалась и не испортилась — родители все так же любили своих детей, к старшему сыну приезжали на выходных и кормили всякими вкусностями. Он обожал сидеть с мамой на лавочке в парке и слушать, что вот, Мура снова родила котят, а подарить их некому, в деревне и так у всех по две — по три кошки, что неделю назад в деревне была ярмарка, и мама купила себе страшно дорогие обсидиановые бусы — правда, красивые? Он обожал срывать с тополей листья, накрывать их обеими ладонями — и выпускать на свободу мотыльков; потом ему объяснили, что это неправильно, что магией надо пользоваться не так — и он, к невероятной гордости своего учителя, остепенился.
В первые дни учитель ему не нравился — какой-то излишне строгий; потом они подружились, и уроки частенько тянулись от рассвета и до заката, а там и до глухой ночи. Они сидели за столом в кухне и рисовали диаграммы на дешевом пергаменте, они обсуждали компоненты заклятий, они составляли зелья; зелья до сих пор выходили у повзрослевшего колдуна паршиво, и он предпочитал покупать их у более опытных и надежных травников.
Магия не преподавалась в Школах, как математика или астрономия — только на дому, при условии, что ученик согласится жить бок о бок с обучающим его колдуном. Впрочем, на математику и астрономию учитель тоже его гонял — и если в городе спрашивали, кому хватило терпения рассказывать о небесных потоках такому непоседливому ребенку, он мстительно отвечал: «господину Риэре».
Господин Риэра был высоким, широкоплечим, с россыпью шрамов на узком улыбчивом лице — и помимо заклятий превосходно владел мечом. В молодости он, как и многие другие рыцари Этвизы, метался по всей Тринне в надежде совершить прославленный подвиг, но рядовые стычки с нежитью подвигами не считались, а ничего больше господину Риэре найти не удалось.
В городе его уважали, он часто занимался лечением смертельно больных — и добивался успеха, смерть пристыженно уходила до более подходящих дней. Мальчик порой пытался вообразить, сколько протянутых в мольбе рук, сколько слез и лишений видели серо-зеленые глаза учителя — но спросить его об этом так и не рискнул.
После подобных случаев, исцелив какого-нибудь юношу, чьи легкие была намерена съесть безжалостная чахотка, он приходил домой страшно бледным и долго умывался над заранее приготовленным ведром, смывая запах госпиталя со своих иссиня-черных волос. При этом у него отчаянно дрожали пальцы; он смотрел на них огорченно и недоверчиво, а потом оборачивался и вымученно улыбался:
— Маги Тринны ужасно слабые, малыш. Без амулетов я бы ни за что не справился. Мой тебе совет — носи побольше всяких подвесок, и кулонов, и браслетов, и колец — это твои дополнительные шансы выжить. Или позволить выжить кому-нибудь еще.
В городе его уважали — но и побаивались, как испытывали бы закономерный восторженный страх перед сошедшим с небес Богом. Поэтому в окружении переплетенных между собой улиц у него не было друзей — а единственная дорогая сердцу господина Риэры девушка обитала на пустошах Саберны. И, судя по всему, была кем-то важным — когда она приезжала, господин Риэра не раз и не два задавал ей вопросы о сабернийской политике, о последних введенных законах, о пограничных драках с эльфами — девушка отмахивалась и кривилась, как если бы у нее над ухом жужжал надоедливый комар.
Она приезжала — немного посидеть за столом, выпить чаю со смородиной или малиной, убедиться, что в Этвизе ничего не меняется — и попрощаться, бережно притворив за собой калитку и ни за что не оглядываясь. Не к добру.
— Пока, Риэра, — тихо произносила она, по-мужски предлагая колдуну рукопожатие.
— Гера… — он опускался на одно колено и накрывал своими теплыми ладонями ее подставленную ладонь. — До встречи.
Однажды Иона попробовал повторить за долгожданной гостьей господина Риэры и сказал «пока», а господин Риэра тут же нахмурился и попросил: «Пожалуйста, не пользуйся этим словом».
Спустя два месяца он спросил у госпожи Геры, почему нельзя, и она посмотрела на него очень грустно — его отражение колебалось в ее темно-синих радужках, заключенное в рамку неожиданно промокших ресниц.
— Этим словом пользуются, когда прощаются, — сдержанно пояснила госпожа Гера.
— И что плохого? — не понял ребенок. — Я ведь именно это и делаю. Мне в школу надо, учитель остается дома один, клиентов у него на сегодня нет, и я же знаю — он будет сидеть и скучать у окна в кухне. Почему бы и не сказать ему «пока»? Что в этом такого обидного?
Девушка на секунду зажмурилась. Ему было двенадцать лет, он был невысоким, хрупким и болезненным, задиристые мальчишки Сельмы смеялись над ним и говорили, что он так останется ребенком, что не вырастет — но и так он был выше госпожи Геры. Она, совсем крохотная, помолчала с минуту, поправила воротник потрепанной куртки, явно снятой с мужского плеча, и слегка подправила свое недавнее пояснение: