— Господин колдун, — окликнул своего спутника Говард. — А почему бы вам… скажите, почему бы вам не избавить нас от холода при помощи магии?
— Потому что она измотана. — Господин Иона отмахнулся. — И потому что она понадобится мне в горах. Извини, если тебя или твоих спутников это задевает.
— Да нет, — колдуну не удалось понять, врет его собеседник или по-настоящему не злится. — Все нормально. Вы, должно быть, устали, и вам надо как следует выспаться. Доброй ночи, мой господин.
…Развели костер; Георг, Лука и Говард успели перекусить незадолго до привала, поэтому просто какое-то время сидели в шаге от разъяренного пламени, обсуждая свои рыцарские дела. Говард спрашивал о последнем походе Луки в Саберну, а Лука виновато пожимал худыми плечами — там не было ничего интересного, кроме спонтанных попоек, и от этих самых попоек рыцарь здорово устал. В гости к бородатому племени, говорил он, я больше ни за какие пряники не сунусь — нет, они и без меня великолепно выпьют свои чертовы запасы вина и малиновых настоек.
Наследник семьи Ланге посмеялся, а Георг покосился на хрупкого голубоглазого паренька с обидой. Мол, какого Дьявола он скитается по миру, какого Дьявола он любуется розовыми сабернийскими робиниями, какого Дьявола он становится героем, а я до сих пор сижу в казарме и боюсь выйти за городские ворота? Спасибо господину Ионе, что он предоставил мне выбор, и что я на этот выбор отважился, и что мы идем к Альдамасу — каким бы страшным Альдамас ни выглядел в начале зимы.
…господин Иона лежал на походном одеяле, разглядывая далекие звезды. Рыцари болтали до глубокой ночи, а потом разошлись, и Лука с удовольствием уткнулся в дорожную сумку, выполнявшую роль подушки, а Говард растянулся во весь рост и тоже уставился на темное небо.
Настойчивый голос не смолкал, и взгляд господина Ионы постоянно соскальзывал к шипастой горной полосе, почти растаявшей во мраке. Над ней висело всего-то одиннадцать розоватых пятнышек, но сильнее всех выделялся крестообразный Западный Компас — его изображали на картах и в летописях, его рисовали на форзацах книг, он был самым легким способом сориентироваться по Тринне. Спокойное размеренное сияние — господин Иона поднял руку, чтобы накрыть его ладонью, и как будто ощутил у себя на коже рассеянный нежный свет.
Говард пошевелился, и колдун сообразил: не спит. Кстати, в нашей компании наследник семьи Ланге — наиболее опытный и серьезный человек, я слышал, он принимал участие в охране торговых телег и неоднократно волочил по окрестным дорогам останки нежити. Надеялся, вроде, впечатлить ими своего дедушку, но дедушка уперся и настаивает на голове дракона — либо она, внучек, либо ты выметаешься к Дьяволу из родного особняка.
— В горах он кажется невыносимо ярким, — неожиданно сказал Говард. — Звезды в горах вообще становятся… куда крупнее.
— Западный Компас?
— Да.
Господин Иона приподнялся на локте — в оранжевых отсветах неукротимого пламени можно было различить сухие обветренные губы, тонкую линию носа и странные серые глаза, обведенные синей каймой по краю блестящих радужек.
— Ты боишься, Говард?
— Я? — удивленно отозвался рыцарь. — Нет, мой господин. Я всего лишь выполняю несложное поручение. Я не спорю с Валентином, зимой горы опасны, и все-таки — я умею быть осторожным. Я не испугаюсь камней, и неважно, какой они высоты. Я рыцарь. Вы не должны во мне сомневаться.
— Разумеется, — усмехнулся маг. И, помедлив, окликнул его опять: — Говард?
— М-м?
— Почему ты так редко бываешь дома? Твой отец поддержал мою затею, но поддержал неискренне. Я сильно подозреваю, что если бы не вмешался господин Фриц, тебя затолкали бы в комнату и заперли бы на ключ. Твои родители относятся к тебе довольно трепетно, да? В семье Ланге ты — последний ребенок?
— Ну, — прикинул Говард, — отец полагает, что не последний. Отец полагает, что я найду какую-нибудь красивую девушку, в идеале — принцессу, и предложу этой девушке выйти за меня замуж. Но, — он в точности повторил усмешку господина Ионы, — я не собираюсь ни на ком жениться. Во-первых, я художник, и супруга не позволит мне рисовать с утра и до поздней ночи — ей будет необходимо, чтобы я укладывал ее спать, чтобы я с ней обедал, чтобы я о ней заботился и так далее. Ну представьте, мой господин, какая забота, если мне и на себя-то плевать? Во-вторых, я рыцарь, и супруга не позволит мне болтаться по Тринне, а еще ей нельзя будет рассказывать о побежденных мной вурдалаках, потому что она завопит или картинно хлопнется в обморок. Другими словами, я вынужден отказаться от перспективы связать свою судьбу с кем бы то ни было.
Усмешка господина Ионы дрогнула:
— Ты вынужден?
— Именно так, — в голосе рыцаря звенели нотки смеха. — Я вынужден.
…они уснули ближе к утру — беседовали о пустяках, а небо все так же сияло розоватыми скоплениями звезд. Они беседовали о пустяках, но господину Ионе этого хватило.
Ему очень смутно запомнился дальнейший путь к Альдамасу: как, подобно живым, откатились назад последние рыцарские деревни… как сиял огнями сторожевой пограничный пост, а над ним высилась блеклая серая стена непролазного терновника… как Лука продолжал посвящать Георга в детали своей жизни, а по кривой улыбке Говарда становилось понятно, что он врет… как Говард сидел у костра с тетрадью в кожаном переплете и сосредоточенно водил по странице умирающим кусочком угля…
Настойчивый голос не смолкал, а горы постепенно менялись, примеряли на себя новые цвета и, кажется, пытались вытеснить хмурое ноябрьское небо. Небо не возражало, и теперь по ночам над рыцарями нависали не рассеянные облака, не тонкий заостренный полумесяц и не звезды — нет, вокруг была только тьма, и господину Ионе чудилось, что в ней скрываются десятки озлобленных чудовищ. И что эти чудовища наблюдают за каждой ночной стоянкой, все плотнее и плотнее смыкая круг.
…они вышли к ней ранним утром, на рассвете, когда солнце едва-едва поднялось над обледеневшими за ночь пустошами и медленно поползло в зенит, роняя холодные красные лучи на продрогшую землю. Колдун опустился перед ней на корточки, осторожно коснулся кончиками воспаленных пальцев основания разрушенной арки; Говард потянулся к походной сумке, вытащил тетрадь и вдохновенно ею зашелестел.
— Это, — настороженно выдал Георг, с недоверием изучая узкую мощеную дорогу, утопающую в тенях, — она?
— Верно, — ответил господин Иона. — Перед вами, уважаемый господин воин — Elaste Kora, одно из величайших напоминаний о времени, когда не было Этвизы, не было Саберны и не было Талайны. Были горы, а в горах жили нынешние сабернийские гномы.
— Если честно, до сих пор меня заносило разве что на перевалы, — признался Говард, с восторгом изучая останки дозорной башни. Альдамас колоссальными челюстями уходил в низкие дождевые тучи; мелкая морось падала на шапки, на воротники и на рукава рыцарей, блестела на рукоятях мечей и на ресницах. — А этого чуда я не видел. — Говард с минуту помолчал и добавил: — Она красивая. Красивее, чем я ожидал.
…Ни деревьев, ни поздних ноябрьских цветов, ни кустарников — голый камень и обломки стен, хрустящее стеклянное крошево под ногами, горные склоны и пятна рыжих лишайников. И — абсолютная тишина; даже настойчивый голос в ушах господина Ионы благоговейно притих, мол, я дам тебе секунду, полюбуйся этим великолепием, полюбуйся этими забальзамированными останками — а потом наступи на них, как… истинный некромант.
Я не повелитель смерти, мысленно возразил ему колдун. Я стихийник, и стихийник паршивый. Всего-то магии, что пара заученных заклинаний, да и те с горем пополам держатся на сотнях амулетов; я ношу кулоны, я ношу бусы, я ношу серьги, я ношу легкие кожаные браслеты с кусочками потускневшей платины, неумело вшитой в пазы. А впрочем… приглашение-то заманчивое.
Подошва ботинка скрипнула по самому началу Тропы — и господин Иона, закусив нижнюю губу, как в омут с головой прыгнул — а по сути всего лишь переступил невидимую границу, глубоко вдохнул и огляделся по сторонам.