Его былая веселость ушла, и он стал серьезным.
— Я не знаю, о прекраснейшая дочь враадов. Единственное, что можно сказать относительно этой земли, — это то, что она непредсказуема. Я сожалею, но приходится признать, что мы оба в равной степени можем оказаться правыми. — Он взял ее за руку. — Мне жаль, что я не могу помочь тебе.
Она сжала его руку и, неожиданно для себя, наклонилась и поцеловала его. И пока он с изумлением смотрел на нее, волшебница улыбнулась и сказала:
— Но ты же помогаешь.
И снова они ехали так быстро, будто отступник-хранитель кусал их дрейков за хвосты. Геррод и Лохиван возвратились как раз тогда, когда закончились приготовления к безумной дневной скачке; возвратились по одному, как будто отношения между ними не изменились. Шарисса посмотрела на чародея, желая получить какое-либо объяснение, но Геррод лишь надвинул на голову капюшон и укутался в свой широчайший плащ. Единственное, что было ясно Шариссе, — это то, что он был еще более обеспокоен, чем вчера.
Когда они выехали, солнце стояло высоко в небе. И опять это была безумная гонка, в которой каждый старался не отставать от главы клана. Этот день оказался хуже первого, и Шарисса подозревала, что знает причину. Она была уверена, что Баракас снова попробовал телепортироваться к крепости и, конечно же, потерпел неудачу. Тем важнее для них оказывалась необходимость покрывать каждый день как можно большее расстояние.
Возможности поговорить не было, но она бросала на Фонона взгляды всякий раз, когда ей это удавалось. Он с едва заметной улыбкой отвечал ей тем же.
По другую сторону от нее, за Тезерени-охранником, ехал Геррод, глядя прямо перед собой. Только однажды он направил взгляд на Шариссу, но капюшон настолько скрывал его лицо, что ей показалось, будто она смотрит в невидящее лицо мертвеца. Она отвернулась в сторону — и почти сразу пожалела об этом; но, когда ей захотелось попросить у него прощения, его внимание уже снова было обращено к дороге, лежавшей перед ним.
Чтобы увидеть Лохивана, Шариссе приходилось выворачивать шею и смотреть назад; а делать это в течение долгого времени было опасно. Он ехал в конце колонны, опустив голову вниз — так, что, даже если бы на нем не было шлема, Шарисса не смогла бы увидеть его лицо. Сбоку от седла болталась ужасная тюрьма Темного Коня — явно доверенная на хранение Лохивану, несмотря на его предательство. Рассердившись на себя за то, что она не потребовала выпустить вечноживущего из ящика, Шарисса поклялась себе, что поговорит об этом с Баракасом, как только они остановятся. Если ей удастся убедить его, что Темный Конь прислушается к ней и не станет искать мести, Баракас, может быть, и согласится предоставить призрачному скакуну свободу. Возможно, если она упомянет о помощи, которую мог бы оказать им Темный Конь… хотя это зависело от того, насколько силен сейчас вечноживущий. Его, как она с горечью припомнила, жестоко наказали за нападение на повелителя Тезерени.
Когда они наконец остановились, снова настала ночь. Дрейки хорошо выдерживали длительные перегоны с большой скоростью, но тогда им приходилось давать намного более долгий отдых, чем лошадям. Их также приходилось кормить, причем мясом. В эту поездку Тезерени захватили с собой как можно больше особой добавки к пище для дрейков. В сочетании с мясом она лучше насыщала их и предотвращала любую возможность — хотя бы и незначительную — того, что дрейки, пожелав свежей пищи, вцепятся в своих хозяев.
Шарисса, как она и пообещала себе, покинув седло, сразу разыскала Баракаса. Позади нее тащилась ее очередная безмолвная тень — охранник. Баракаса она застала за разговором с кем-то из стражей; очевидно, они говорили о необходимости выставить на ночь дозор. Баракас, если бы ему этого захотелось, мог бы переложить на других все заботы, но это не входило в его привычки. Давным-давно она слышала его слова о том, что вождь не должен сидеть на месте и становиться жирным и ленивым. Он работал вместе со своими подданными, тем самым напоминая им, почему он является их господином.
Баракас отпустил воина как раз в тот момент, когда Шарисса подошла к нему. В отдалении она увидела неясный силуэт Лохивана, который чересчур долгое время возился со своим дрейком. Он, казалось, пристально следил за отцом, как будто чего-то хотел от него.
— Что же вам угодно, госпожа моя Шарисса? — спросил Баракас. Судя по голосу, он устал так же сильно, как и она.
— У меня к вам просьба, господин мой Баракас.
— Соблюдаете этикет, не так ли? Сначала скажите мне кое-что, госпожа моя. Достаточно ли вы отдохнули, чтобы основательно использовать ваши способности?
Каким-то образом они поменялись ролями, и теперь он просил ее об одолжении. Она промолчала, считая, что самое лучше — выслушать его до конца. Это могло помочь ее собственному делу.
— Я едва ли отдохнула — если вы именно это имеете в виду. Если же вы хотите знать, могу ли я телепортировать кого-то к крепости, то сомневаюсь в этом. Крепость я помню достаточно хорошо лишь изнутри; если припомните, вы не так уж часто позволяли мне выходить наружу.
— И я должен об этом сожалеть, так?
— Мне жаль. — Волшебнице действительно было жаль. Было похоже, что ей здесь ничего не удастся сделать; но виновен в этом был Баракас. — И если для вас это не так важно, я предпочла бы не переноситься внутрь… просто на всякий случай.
— Я понимаю. Я сам пытался перенестись к воротам крепости. — Баракас подергал свою седеющую бороду. — И возможно, что пользоваться колдовством пока что небезопасно. Когда я пробовал это сделать — перед сегодняшним перегоном, — то ощутил нечто огромное — вот единственный способ его описать — и распространяющееся в окрестностях крепости.
Она подумала о пробуждающейся земле и смехе изгоя — и то и другое еще живо помнилось ей по ее снам.
— Вы думаете, что…
— Я не знаю, что думать. — Он дал понять, что не хочет об этом разговаривать. — Вы желали обратится ко мне с просьбой.
— Она касается Темного Коня.
— Прямо сейчас? — В сгущающихся сумерках она не могла видеть его глаза, но знала, что они были узкими, подозрительными. — В чем же она заключается?
Шарисса сделала глубокий вдох.
— Я дала слово, что буду помогать вам; а вы дали слово, что вы отпустите всех нас. Однако я надеялась, что, не дожидаясь этого момента, вы выпустите Темного Коня из…
— Он нужен мне, чтобы быть уверенным, что вы выполните обещанное, госпожа моя Шарисса.
Волшебница кивнула.
— Я понимаю, что вы чувствуете после того, как он напал на вас, но меня он будет слушаться. Если я попрошу его подчиниться моему решению, он так и сделает — в этом я уверена. Если же нет… — Она заколебалась и спросила себя, что вечноживущий подумает об этом предложении. — Если же нет, то вы можете снова заключить его в эту ловушку, а я не стану возражать.
Некоторое время стояла тишина, затем Баракас сказал:
— Я подумаю над этим за едой.
— Вы снова привязали его к ящику. Он не сможет теперь причинить вам никакого вреда!
— Никогда не следует недооценивать противника, особенно раненого. Часто такие смертельно опасны. — Баракас кивнул ей. — Я извещу вас о своем решении. Обещаю вам.
Он ушел, больше не говоря ни слова. Шарисса нахмурилась и снова поискала глазами Лохивана, но тот исчез.
Ей было непонятно, почему повелитель Тезерени не взял сейчас с собой остальных своих детей. Даже Лохиван остался бы в пещерах, если бы не отказался повиноваться отцу. Было ли дело в том, что Баракаса беспокоило то, что они могут увидеть? Находился ли Лохиван здесь только потому, что бросил отцу вызов, желая доказать верность клану и искупить свою вину? Геррод в счет не шел, он — с точки зрения отца — был почти чужаком.
— Госпожа моя, — внезапно произнесла ее тень, время от времени почесывая себе спину. — Вам надо поесть и отдохнуть. Господин мой Баракас потребует, чтобы мы были готовы одновременно с ним.
— Хорошо. — Она спросила себя, когда же она получит ответ. Сегодня вечером? Завтра?