Вот и мужчина-радуга по имени Нимбува часто смотрел из своего небесного дома на одну земную женщину. Та часто ныряла за корнями водяных лилий в лагуне. Она была красивая и, когда выходила из воды, вся сверкала, как коричневая рыба, и капли воды одевали её в семи цветов.
Нимбува полюбил её и решил стать рыбой по имени Баррамунда. Рыба из него получилась огромная и разноцветная. А потом он поселился в лагуне, среди водяных лилий, чтобы быть поближе к той, кого полюбил.
Однажды стояла та женщина вместе со своими детьми на берегу лагуны и вдруг услышала разговор двух ястребов.
— Посмотри, что там за рыба, — сказал один ястреб. — Такая огромная, что, наверное, нам с тобой её не поднять.
— Видно, в лагуне плавает хорошая рыба, — сказала себе женщина.
Она взяла длинную острогу, подошла к берегу и стала высматривать, что так такое.
Баррамунда нарочно плавал почти на самой поверхности воды. В том месте было мелко, а он отливал всеми цветами, поэтому женщина легко его различала. Она вошла в воду и занесла над рыбой острогу.
Только вот Баррамунда юркнул в сторону, и женщина промахнулась. Она ещё раз нацелилась — и промахнулась опять.
В это время вода в лагуне стала медленно подниматься, а рыба — расти и расти.
— Что такое? — сказала женщина с лёгкой досадой. — Ты так хочешь быть убитой и досыта накормить меня собой, что сделалась лёгкой целью?
Она снова ударила острогой — и снова мимо. А вода всё прибывала и прибывала, и рыба становилась всё больше и больше.
— Вот как! — сказала женщина в гневе. — Никак ты собираешься меня проглотить вместе с моим орудием, чтобы я пропорола тебе брюхо изнутри?
Но вода уже подмыла женщину, и та закачалась на волне, а рыба стала как остров. Тогда Баррамунда подплыл под женщину, поднял её на свой хребет и унёс на край света — там, где кончаются все радуги. Превратился он в горный утёс, а женщина стала рядом с ним, точно каменный столб.
А у той женщины был муж. Когда ему сказали, что жену его унесла огромная рыба, тот ответил:
— Знаю я этого парня: это Нимбува — оборотень. Ходил по земле от нечего делать и смущал людей, а теперь и до моей женщины добрался. Пойду и отрублю ему голову.
Дошёл он до утёса, но только замахнулся и ударил по камню-радуге, как топор отлетел, а сам муж тоже превратился в глыбу. Только была эта глыба серой и снаружи, и внутри, тогда как Нимбува с похищенной им красавицей оба стали внутри пёстрыми и нарядными.
Оттого и похож утёс Нимбува на человека с наполовину отрубленной головой, и до сих пор стоят рядом с ним два камня поменьше. А вот находят ли там самоцветы, как кое-кто рассказывает, — нельзя сказать с уверенностью. Может статься, и находят».
— Вот, — сказала Фатуа. — Заплелось всё это в твои косы, связалось с твоими мыслями и не покинет тебя никогда. Многие друзья рассказывали эту мою историю, но не совсем так, как прозвучала она здесь. А теперь, когда ты подготовлена и выучена, — мои собственные дети смогут войти в тебя и сочетаться с твоими.
И снова загудела, запела, зажужжала диджериду, будто насекомые, что сотворили её, остались внутри неё и обрели крылья, рой же удивительных миниатюрных созданий закружился вокруг своей матери быстро-быстро и вдруг перекинулся на Марину. Сама же она сидела оцепенев, как зачарованная.
«Очень давно это было. Тогда еще не родился прапрадедушка моего дедушки, — говорила труба или напевали люди. — Пришли в нашу землю жара и засуха, и не стало воды ни в одной реке, пруду или ручье. Только морская солёная вода, горькая вода сохранилась, хотя отступила от берегов. Но люди, животные и птицы не могли её пить. Перестали охотники гоняться за дичью, не могла дичь убегать от охотников, и умирали бок о бок те и другие.
С ужасом смотрели те, кто остался в живых, на страшный солнечный глаз, смотревший с неба, похожего на расплавленное золото. Исчезли тучи и облака, и единственной тенью была тень смерти.
Собрались они тогда у высохшего главного водопоя и стали думать, куда могла деться вся влага.
Обсудили они всё известное и догадались, что выпила воду лягушка небывалой величины по имени Тиддалик. И решили люди, животные и птицы рассмешить эту лягушку, чтобы вся вода вылилась из нее обратно.
Но напрасно смеялась перед лягушкой птица-хохотунья, напрасно мяукал и квакал пересмешник, прыгал перед ней то на одной, то на другой лапе и танцевал страус эму. Лягушка Тиддалик крепко сжала рот и не хотела смеяться.