Тропа тропой, но под ноги Сиверцев глядел внимательно. Разумеется, ему далеко было до опытного ходока по Зоне, того же Филиппыча, к примеру. Но самые явные опасности Ваня давно научился примечать загодя. Около заимки опасностей было немного, аномалии возникали крайне редко даже после наиболее сильных выбросов. Наверное, это место потому под заимку и облюбовали. Филиппыч говорил, что лет десять назад эту пустошь именовали Тихой плешью и здесь частенько останавливались передохнуть и военные, и вольные сталкеры, и бандиты разные — все, кто блуждание по проклятой земле Зоны превратил в профессию и образ жизни.
Серая башенка заимки отчётливо виднелась на фоне чуть более светлого неба. Тонкой риской выделялся ствол пулемёта на крыше. Ствол глядел на восток, в сторону трущоб и бара «100 рентген», откуда чаще всего являлись гости. Охранника у пулемёта не было видно, но это совершенно не значило, что его там нет. Торчать на виду в Зоне — опасное занятие. Маскируются все, кто намерен выжить.
На полпути к заимке нужно было задержаться у последнего сенсора и сменить отработанный за ночь картридж на свежий. А потом доковылять до периметра и всё, можно будет расслабиться, чайку попить, а после засесть в лаборатории и поглядеть, чего ночь минувшая интересного принесла. Не тут-то было…
— Стой-ка, — скомандовал Филиппыч и присел у чахлого, покрытого длинными шипами куста. Сиверцев на полном автомате остановился и тоже присел.
К сожалению, куст не мог служить сколько-нибудь надёжным укрытием — учёного и охранника видно было издалека. Но и они видели всякого, кто рискнул бы к ним приблизиться, потому что вокруг расстилалась плоская пустошь, лишь кое-где поросшая жёсткой травой и колючими кустами, подобными тому, у которого они задержались.
Филиппыч изготовился к стрельбе с колена. Сиверцев всмотрелся — от давешнего перелеска опрометью неслась какая-то четвероногая тварь. К счастью, только одна.
«Собака, что ли? — подумал Сиверцев, щурясь. — Не слепыш, это уже видно. Но и не чернобылец, этот вот так, дуром, не попрёт, не тот темперамент… Псевдособака, наверное».
Тварь бежала сломя голову почти точно к Сиверцеву и Филиппычу. Вскоре сомнений не осталось — это псевдособака, дальний и сильно мутировавший родич обыкновенного волка. Псевдособаки в отличие от слепышей видят нормально, но эта пёрла не разбирая дороги и презрев осторожность.
«Что-то с ней не так». — Сиверцев обеспокоенно взялся за автомат и тоже изготовился к стрельбе.
— Готов? — с ленцой спросил Филиппыч.
— Готов, — подтвердил Ваня.
— Как скомандую — добивай, — вздохнул Филиппыч и выстрелил. Раз, другой и для верности третий. После первого псевдособака споткнулась и полетела кубарем, после второго чуть изменила направление, куда летела кубарем, а после третьего ещё разок-другой кувыркнулась, шлёпнулась на землю и застыла. Добивать не пришлось.
«Ну и к лучшему», — подумал Сиверцев с некоторым облегчением. Всё-таки он не любил стрелять, особенно в живых существ, будь они хоть самыми распоследними монстрами Зоны. Пусть уж лучше Филиппыч, у него работа такая.
В перелеске снова кто-то заверещал — так же как и раньше, на пороге ультразвука; Сиверцева аж передёрнуло, до того звук был несовместим с человеческим восприятием.
— Наблюдай за леском, — буркнул Филиппыч, при встал и на полусогнутых, быстро-быстро засеменил к валяющейся собаке.
Ваня аж дышать забыл от удивления. Чтобы Филиппыч пошёл глядеть на подстреленную шавку? Ну и ну! Сроду такого не бывало.
Тем не менее Филиппыч пошёл. Осторожно приблизился, держа псевдособаку на мушке — куда ж без этого? Правильный боец мёртвых боится пуще живых — от живых хоть знаешь чего ожидать…
Опомнившись, Сиверцев прекратил пялиться на Филиппыча и взглянул куда было сказано — на перелесок. Никто оттуда, вроде, больше не спешил пожаловать. И замечательно. Примерно через полминуты Филиппыч негромко по звал:
— Наука! Подь-ка сюды!
Сиверцев послушно встал с колена и приблизился, не забывая зыркать в сторону перелеска.
— Это чего за хрень? — поинтересовался Филиппыч. Ваня взглянул и сразу понял о чём спрашивает Филиппыч.
Псевдособака была самая обыкновенная — лохматая, грязная, жёлтозубая. Вот только в черепе её виднелась дыра и из дыры этой высовывалось нечто вроде толстого, с тюрингскую колбаску, белесого червя. Дыра располагалась практически точно на темени; шерсть на макушке была влажной и испачканной то ли сукровицей, то ли слизью. Крови практически не было — так, лёгкие красноватые потёки и всё. И если собака лежала неподвижно, то червь — это было хорошо заметно — шевелился, словно личинка в куче навоза. Он не пытался выбраться из собачьей черепушки или спрятаться внутрь — он просто бестолково подёргивал из стороны в сторону головой (если, конечно, наружу торчала голова, а не задница) и ёрзал вперёд-назад. А если точнее, то даже не ёрзал, а сокращался, что ли, истончая туловище и делаясь длиннее, а затем толстея и укорачиваясь.