Выкрики вылились в звериный вой и в бесовские вопли, со всхлипываниями, проклятиями, с мерзейшей хулой и смрадными ругательствами Бога и всего святого на всевозможных языках, с взываниями и мольбами к отцу своему – дьяволу. Люди потеряли человеческий облик. У всех яростные, обезумевшие глаза; искривленные конвульсивными гримасами, разгоряченные, потные лица, пена на губах. Люди, чуть не падающие от смертельной усталости, тем не менее из последних сил орали, визжали, извивались и продолжали скакать. Дикис, рука с рукой державшийся с Липманом, с высунутым, как у разгоряченного пса, языком, с вздувшимися веками над почти закрытыми глазами, хрипел, подобно издыхающему быку, два раза падал на мраморный пол, через него летел и Липман, дюжий бородач скакал поверх обоих, падали и другие, но пляска продолжалась и только строго следили за тем, чтобы не размыкалась цепь.
Сколько времени длился этот исступленный шабаш, это гнусное радение, физически и духовно разбитый Липман, не мог определить, но на этот раз, кажется, не очень продолжительно.
И случилось то, чего атеист Липман в глубине души никак не допускал. Он отчетливо видел, как мгновенно и внезапно не спустился с потолка и не вырос из-под земли, а появился в самой середине круга Тринадцатый. Таково было среди высших посвященных его официальное имя.
Он тоже был во фраке и цилиндре, плечами превосходя всех, худощав и гибок. Саркастическая усмешка на темном, узком и длинном лице, с тонкими, короткими усами, с небольшой козлиной бородкой и, как у фавна, с торчащими над полями шляпы мохнатыми ушами. Огненный взгляд его был непереносимо ярок.
Мгновенно все упали ниц и с воем, вскриками и визгами страха, восторга и подобострастия, теснясь и отталкивая друг друга, как ласкающиеся собаки, поползли к его ногам.
Он, подобно большой птице, опускающей на излете крылья, распростер свои длинные руки с тонкими, крючковатыми пальцами. Сыны его, не смея подняться с колен, жадно потянулись к ним.
С прежней, застывшей на лице, усмешкой, странно, на подобие распяленного на палках и двигаемого ветром огородного пугала, он всем корпусом медленно поворачивался во все стороны.
Липман, опешенный и остолбеневший от испуга, стоял истуканом, во все глаза глядя на необыкновенного и страшного пришельца и почему-то особенно не его резко белевшую манишку. Кто-то сильно толкнул его головой в поясницу, другой решительно потащил за руку книзу. Он покорно встал на четвереньки и вслед за своими товарищами потянулся целовать сперва ноги, а потом и руки новоявленного.
Осчастливив своим присутствием избранных сынов своих, что длилось несколько минут, Тринадцатый, как внезапно появился, так внезапно и исчез.
На глазах он стал бледнеть, таять и в несколько секунд от него не осталось и следа.
Только вырвавшись из душной, накаленной и смрадной комнаты на свежий воздух, Липман понемногу стал приходить в себя.
По дороге Дикис говорил ему:
– Вот сегодня вы явились свидетелем маленького прообраза того, что в грандиозных размерах должно совершиться вскоре во всем мире…
Дикис, не умолкая ни на одну минуту, говорил еще многое. И речь его касалась важных предметов. Но Липман оказался уже не в состоянии ничего воспринимать: все отталкивалось от его потрясенного и заполненного до отказа сознания. Он ничего из слышанного не помнил.
"Какой ужас! – весь в холодном поту, лихорадочно дрожа, думал Липман. – Дьявол есть, существует. Я видел его собственными глазами, прикасался к его рукам и ногам. Значит, есть и Бог. И все то, о чем говорил мне Дикис, было, происходило. А если Дикис и все сатанисты ошиблись в конечных расчетах, и вся эта человеческая история, как веруют христиане, совершается по произволению всесильного Бога и придет час, когда Он каждому воздаст по делам его?"
На память ему пришел когда-то слышанный им рассказ об одном игроке.
Страстный игрок этот был и увлекающимся спиритом, по написанному алфавиту любил водить блюдечком и как-то пришло ему на ум попытаться извлечь пользу из своей забавы. В дни игр он стал спрашивать блюдечко, на какие карты ему ставить. И с тех пор ему удивительно повезло. Блюдечко каждый раз безошибочно предсказывало ему счастливые карты. Мелкий чиновник с грошовым окладом жалования, он карточной игрой в короткое время настолько разбогател, что бросил службу и всецело предался своей страсти. Вскоре Россия стала ему тесна, и, собрав весь свой довольно уже значительный капиталец, игрок поехал попытать счастья в Монако и Монте-Карло. Там, строго руководствуясь указаниями своего волшебного блюдечка, через некоторое он настолько опустошил карманы своих партнеров и такие произвел бреши в кассах рулеток, что его заметили, о нем трубили. Он уже располагал настолько большой суммой денег, что решил осуществить заветную мечту всякого заправского игрока – сорвать в казино банк. Перед роковой игрой блюдечко предсказало ему полный успех. Совершенно уверенный в своей счастливой звезде, игрок бросил на стол весь свой капитал.
И каков был его ужас, когда он убедился, что проиграл все, до последнего сантима.
Полубезумный, растерянный, он прибежал к себе в гостиницу и, как был в пальто и шляпе, бросился к волшебному блюдечку. И только коснулся его, как в упор над ним раздалось явно издевательское троекратное "Ачхи!" и такое громкое, что у него зазвенело в ушах.
В испуге и изумлении оглядевшись вокруг себя, он никого не нашел в комнате. А под его пальцами задвигалось блюдечко, и он прочел: "ха-ха-ха-ха! Ачхи!"
Не случится ли подобное и с этими человекоубийцами, дьяволопоклонниками? Ведь надо быть такими потерявшими ум злобными и самообольщенными идиотами, как эти сатанисты, чтобы вообразить, что ограниченная, жалкая тварь, каковым является дьявол, может победить и подчинить своего Творца, Существо Всемогущее, Всесовершенное и Всеведущее. Разве Он мог ошибиться, разве Он не знал все до последней черточки, кого и чего творил?! Разве Ему неведомы были судьбы того мира, который Он вызвал из небытия?! Несомненно, что к данному времени сила на стороне сатанистов. Они уже накинули петлю на все человечество. Ну, а если удавленник разорвет ее? Палачам придется туго. Ведь "шила в мешке не утаишь". Несомненно, так и будет: Бог покарает грешные народы, но не даст их на окончательное поругание и истребление врага своего – дьявола. Несчастный еврейский народ, как он обманут своими тайными вождями. Как он пострадает! И тогда дьявол – человекоубийца, лжец и отец лжи посмеется над своими сынами так же, как посмеялся его лукавый дух над игроком-спиритом.
"И зачем я им понадобился? За какие заслуги "осчастливили" они меня своим "высоким" избранием?"
Липман стал перебирать в памяти всю свою деятельность. Она происходила на журнальной почве. Правда то, что он всегда всеми силами выдвигал и прославлял еврейские, главным образом, литературные таланты, часто, почти всегда нашумев и начадив, лопавшиеся один за другим, как мыльные пузыри, правда и то, что в еврейском тайном ареопаге, от которого зависели направление и судьба русских журналистов и писателей, он давал тон и настаивал на "обработке" русских деятелей пера. И его мнения почитались руководящими для его коллег-единоплеменников. По его плану, русские таланты под видом требования современности вынуждаемы были всячески поносить и хаять свою государственность, высмеивать веру, писать похабщину и мерзости о русском быте, об обществе, о русской семье, клеветать на русского человека и развращать русскую женщину. И эта линия всесильными издателями-евреями проводилась неукоснительно. Но если талант не проявлял склонности подчиниться "требованиям современности", т.е. еврейской указке, оставался самим собой, т.е. русским, изображал жизнь так, как он ее понимал, то песенка такого неподатливого господина бывала спета: по всему "прогрессивному" фронту поднималась жестокая, беззастенчивая травля, всевозможные инсинуации и грязная клевета, дальше – полное замалчивание, а в результате выбрасывание за борт журналистики и литературы. Вот обычный удел таких непокорных. Припомнил Липман дела похуже и посерьезнее… о писателях-обличителях и "изменниках", у которых в пореволюционное время открывались глаза, пробуждались совесть и свой русский национализм и они находили в самих себе мужество указывать на истинных виновников несчастий своей родины – на евреев. В таких случаях Липман без колебаний стоял за безумное изъятие их из жизни…
"Так вот на кого я работал, всю жизнь кривил душой и шел на всевозможные преступления! На этих умопомешанных, кровавых извергов, лжецов и негодяев, которым место в сумасшедшем доме или еще лучше – на виселице. Сумасшедшие обычно хитры и лукавы и им иногда удается провести нормальных, простодушных людей. Обманом они взяли и растоптали Россию. Теперь посягают на все человечество".