Липман вдруг, точно волчок, запушенный невидимой рукой, смешно подпрыгнул, потом закружился по комнате и, наконец, с выпученными глазами, с видом барана, наткнувшегося на непреодолимое препятствие, остановился, как вкопанный, перед своим гостем.
– Скажите, мэтр, – придушенным голосом прохрипел он, – какая же это сила, которой и вы, и я, и все правоверные евреи служим?
Дикис с удовлетворенным выражением на гадко и гнусно ухмыляющемся лице, следивший за всеми движениями своего ученика, спокойно ответил:
– Не горячитесь, Липман, потерпите немножечко.
– Мэтр, – умоляюще уговаривал тот, – но довольно уже играть в прятки. Назовите мне эту силу сейчас. Я хочу знать…
– Говорю вам, потерпите немножечко…
– А кто же этот… Распятый?
– Об этом я вам сейчас доложу… насмешливо осклабившись и показывая из-за толстых губ сплошь золотые зубы, промолвил он.
Но, опустив свою огромную, плешивую голову и посасывая из драгоценного, темно-зеленого мундштука свою вечно потухавшую сигару, мэтр, точно испытывая терпение своего ученика, молчал.
Липман страшно нервничал.
– Распятый… Распятый… – Дикис поднял свое уродливое, искаженное сатанинской усмешкой лицо на Липмана и нарочито вяло, небрежно проговорил: – ну, этот самый… как Его?… Ну, Липман, как Его называют христиане?… Вы же сами знаете…
Лицо ученика на глазах учителя пожелтело, как лимон.
– Бохх…, – с ужасом вращая выпятившимися, как у лягушки глазами, едва слышно, трепетными губами, вымолвил он и, ударив себя ладонями по ляжкам, присел чуть ли не до пола.
– Ну, да… А кто бы вы думали?! Единородный Сын Богов, Второе лицо Святой Троицы… – с той же спокойной сатанинской усмешкой пояснил Дикис.
– Как? – не будучи в силах скрыть своего страшного волнения, но все еще с недоверием вскричал Липман, – Он – Второе лицо?… Единородный Сын Божий?…
– Не делайте шум, Липман! – строго запретил мэтр.
– Простите, простите, мэтр – зашептал ученик. -Но это такое… такое… от чего можно и голову потерять и… с ума сойти…
Он весь вспотел и провел рукой по мокрым волосам.
– Вы спрашиваете: как? Да так же, действительно, так… – с прежней усмешкой, по-прежнему уверенно и спокойно, точно речь касалась самых обыденных вещей, подтвердил Дикис. – Слушайте, Липман, ну как же может быть иначе, чем я сказал? Согласно древнейшим пророчествам, Он рожден в Вифлееме, городе Давидовом, от действительно непорочной Девы Марии, происходящей от колена царя Давида, вырос в Назарете Галилейском, вел совершенно безгрешную жизнь, 30-ти лет вышел на проповедь, совершил все те чудеса, которые описаны в Евангелиях и еще значительно больше чудес, тысячи чудес, о которых в этой книге не упоминается. Все древние пророческие писания от Моисея и царя Давиде до Исайи, Даниила и Малахии с буквальной точностью сошлись на Нем Одном. Действительно, еще при жизни Своей Он грозно потряс и чуть совсем не погубил многовековую работу наших предшественников, за это был гоним ими, взят и распят при римском прокураторе Понтии Пилате, умер, ожил и вознесся на небо.
Липман с открытым ртом, закрывая ладонями уши, с выражением мистического ужаса на лице выслушал и хриплым, недоверчивым голосом переспросил:
– И вы не шутите, мэтр?
Тот ещё раз усмехнулся, но не весело и, скосив глаза на свою сигару, стряхивая с нее мизинцем пепел прямо под ноги на ковер, серьезно, почти трагическим шепотом вымолвил:
– Плохи были бы шутки, Липман.
– И вы говорите правду? Тот вздохнул.
– Сущую правду, Липман.
Тот забыл всю свою робость перед мэтром.
– А доказательства? Где они?
– Доказательства? Первосвященники, синедрион и все фарисеи. Разве вам этого мало?! Они отлично, хорошо все знали, потому что при жизни Иисуса, постоянно и сами, когда оказалось это возможным, следили за Ним и наряжали своих специальных соглядатаев, которые следовали по пятам Его, являлись свидетелями всех Его поступков и всех совершенных Им чудес, наконец, они с полной, не подлежащей ни малейшему сомнению, достоверностью убедились в Его воскресении… Все это подробно записано в наших тайных книгах, с которыми впоследствии вам надлежит ознакомиться…
– Почему же Его не признали, а предали на распятие? Почему не признали после воскресения? – почти кричал Липман.
Он, бледный, даже посеревший, подобно осиновому листу, дрожал всем телом, ковыляющими шагами машинально дотащился до письменного стола, безотчетно свалился в кресло и, опершись локтями, зажал в руках голову. Бессмысленный, как у безумного, взгляд его блуждал по комнате.
– Сколько раз я вам говорил: имейте свое терпение и держите ваши нервы в ваших руках. Во всем убедитесь в свое время. Вы столько задали мне вопросов, что не могу же я сразу ответить на все.
С минуту никто из собеседников не проронил ни слова. Мэтр в пятый или в шестой раз запалил сигару и, видимо, весь погрузился в курение. Плешь его белыми бликами выступала на густом, сером фоне табачного дыма.
– Я ничего не понимаю… ровным счетом ничего… – с отчаянием прошептал Липман.
– Ну и чего вы не понимаете?
– Ничего не понимаю… ровным счетом…
– Дело просто: наши первосвященники и старейшины народные отвергли Сына Богова и осудили Его на смерть…
– Да вот почему?
– На это были свои причины… и очень важные…
– Какие же? Я хочу знать их.
Мэтр весело расхохотался и, через стол, дотрагиваясь рукой до руки ученика, дружески заявил:
– Я начинаю бояться, г. Липман, что я настолько негодный учитель, что вместо того, чтобы направить вас на путь истины, наставить в вере отцов наших и посвятить в величайшие мировые тайны, о которых ни один непосвященный и не догадывается, я обратил вас в христианина!
Он отдернул свою руку и с усмешкой глядя в лицо своего потрясенного и расстроенного ученика, еще веселее и громче расхохотался.
Наконец, Липман вышел из своего столбняка и с кислой усмешкой слабым и безнадежным голосом промолвил:
– О, нет… То ваши шутки, мэтр… и… извиняюсь, жестокие шутки… Мой жребий давно брошен. И с моей стороны никогда ни при каких обстоятельствах ни дезертирства, ни ренегатства быть не может. Мне возврата нет.
– Я это так же хорошо знаю, как и вы. Но не все же серьезно. Можно же другой раз и пошутить.
– Ваши откровения посыпались на мою бедную голову, как из рога изобилия. Еще бы! И Бог-то есть, и ангелы, и дьявол, и черти, а, следовательно, есть, и бессмертие души, и будущая жизнь, и воздаяние по заслугам. Ведь от этого череп треснет, вверх тормашками перевернешься…
Он помолчал, потом прибавил:
– Ведь всю мою сознательную жизнь я служил на пользу, процветание, будущее торжество и славу нашего родного народа, служил, не считая моих трудов, не щадя моего здоровья. Конечно, ни в Бога, ни в черта я не верил, Иисуса Христа я признавал, как Личность замечательную, наикрупнейшую во всей мировой истории, Личность неповторимую, как величайшее выражение гения нашего народа. В моих глазах Христос – это кульминационная точка человеческой духовности. Но практический Израиль разошелся с Ним из-за Его идеологии. И дабы Он дальше не смущал и не сбивал с материалистического пути темную народную массу, наши мудрые старейшины и осудили Его на смерть. Вера моя, как и вера многих моих единоплеменников-товарищей по культурной работе, заключалась в следующем: когда-нибудь, в более или менее отдаленном будущем, страстные тысячелетние чаяния так несправедливо и жестоко гонимого и обездоленного родного народа получат свое осуществление, что еврейский народ по праву своего первородства и старшинства над всем человечеством, а главное – своего всех превосходящего гения и высшей культурности встанет во главе всех народов и, как пастырь стадо, поведет их по пути законности, гуманности и прогресса…
Мэтр неожиданно залился почти беззвучным, продолжительным смехом. Все его грузное тело тряслось; лицо почернело. В конце концов, он сильно закашлялся и, вынув из кармана платок, стал вытирать им выступившие на глазах слезы.
Липман недоумевал по поводу новой веселости мэтра. Тот, не будучи в силах сразу заговорить, успокоительно махнул рукой.
– Вы еще не знаете, Липман, какой вы сами идеалист, не хуже Иисуса из Назарета… – продолжая не без добродушия смеяться, наконец, выговорил он.
– Давеча вы спрашивали меня, почему Израиль отпал от Бога, почему не признал Иисуса по Его чудесам и повесил, почему не упал перед Ним на колени после Его воскресения и т.д.? Теперь я вам отвечу: потому что Иегова-Адонаи, так много нашим праотцам обещавший, но ничего не давший, не исполнял Своих клятвенных обещаний…