– Чем меньше становится песчаной форели, тем экологическая трансформация планеты…
– Конечно, они сопротивляются, – заговорила сестра; Ганима начала понимать страх Лето, против воли проникаясь его возбуждением.
– Исчезнут песчаные форели, исчезнут и черви, – сказал он. – Надо предупредить племена.
– Не будет больше зелья, – предположила Ганима.
Все эти простые слова означали высочайшую степень общей опасности, которую брат и сестра видели во вмешательстве человека в древний миропорядок Дюны.
– Алия прекрасно это знает, – сказал Лето, – поэтому и злорадствует.
– Ты уверен в этом?
– Абсолютно.
Теперь сестра точно знала, что так беспокоит брата; от этого знания по спине ее пробежал холодок.
– Племена не поверят нам, если Алия станет все отрицать, – произнес Лето.
Это утверждение касалось главной проблемы бытия близнецов: какой фримен поверит в мудрость девятилетних детей? Алия же, все больше и больше проникая в тайну чужих душ, будет играть на этом.
– Нам надо убедить Стилгара, – сказала Ганима.
Не сговариваясь, брат и сестра повернули головы и вгляделись в залитую лунным светом Пустыню. Теперь они смотрели на нее совершенно другими глазами, осененные внезапно снизошедшим знанием. Никогда раньше тонкое взаимодействие природы и пытающегося изменить ее человека не было для них столь очевидным. Лето и Ганима почувствовали себя интегральной частью динамической, поразительно точно уравновешенной системы. Новый взгляд произвел переворот в их сознании. Как говорил Лиет-Кинес, Вселенная – это место, где популяции животных ведут между собой постоянный, ни на миг не прерывающийся диалог. Гаплоидные форели говорили сейчас с близнецами, словно люди.
– Племена поймут угрозу воде, – сказал Лето.
– Но это касается не только воды. Это… – Ганима замолчала, поняв глубинный смысл слов брата. Вода была абсолютным символом мощи Арракиса. В своих корнях фримены оставались специализированным, если можно так выразиться, видом, выжившим в условиях жестокой Пустыни, ведущими специалистами жизни в условиях постоянного стресса. Как только на планете стало много воды, произошел странный перенос символа, хотя люди продолжали понимать и чувствовать свой древний долг.
– Ты имеешь в виду угрозу мощи, – поправила она Лето.
– Конечно.
– Но поверят ли они нам?
– Если они увидят, что происходит, если почувствуют нарушение равновесия…
– Равновесие, – произнесла Ганима и тут же повторила мысль, которую неоднократно высказывал их отец: – Равновесие – это то, что отличает людей от черни.
Ее слова пробудили в нем память об отце.
– Экономика против красоты – это старо, как Шеба, – Лето вздохнул и, подняв голову, посмотрел на Ганиму. – Я начал видеть сны предзнания, Гани.
Она судорожно втянула в себя воздух.
Лето между тем продолжал говорить:
– Когда Стилгар сказал, что бабушка задержится, то я уже знал это наперед. Но теперь я могу сказать, что и другие сны подозрительны мне.
– Лето, – тихо сказала Ганима, покачав головой и опустив глаза. – К нашему отцу это пришло позже. Не думаешь ли ты, что…
– Мне снилось, что я заперт в тесном шкафу, потом был сон о том, как я бегу по дюнам, – заговорил он. – Потом я был в Якуруту.
– Яку… – Ганима запнулась и откашлялась. – Это старый миф!
– Это место существует, Гани! Я должен найти человека, которого называют Проповедником, и о многом его спросить.
– Ты думаешь, что это… наш отец?
– Спроси об этом у самой себя.
– Это очень похоже на него, – согласилась Ганима, – но…
– Мне не нравится многое из того, что мне предстоит сделать, но сегодня я впервые по-настоящему понял отца.
Девочка поняла, что сейчас ей нет места в его мыслях.
– Может быть, Проповедник – просто старый мистик.
– Я молю Бога, чтобы так оно и оказалось, – прошептал Лето. – О, как я надеюсь на это!
Он подался вперед и встал. Балисет загудел от этого движения.
– Пусть он окажется всего лишь Гавриилом без рога. – Лето молча вперил взор в освещенный призрачным лунным светом Пустынный ландшафт.
Ганима посмотрела в ту же сторону. На краю рощи у ворот сиетча светились гнилушки, окаймляя чистый силуэт дюн. В Пустыне кипела жизнь, которая никогда не затухала, даже тогда, когда Пустыня казалась спящей. Ганима чувствовала, что ее слушают какие-то неведомые твари. Откровения Лето преобразили ночь в глазах Ганимы. Это был момент прозрения, момент отыскания устоявшегося порядка в непрестанных изменениях, мгновение, в которое каждый человек чувствует свое земное прошлое – прошлое, которое неистребимо в памяти рода людского.