– Для транса доза должна быть уж очень велика, – сказала Ганима.
– Наверно, у нас очень большая толерантность, – произнес Лето. – Посмотри, сколько требуется Алии.
– Как мне ее жаль, – заговорила Ганима. – Соблазн зелья коварный и тонкий, он постепенно обволакивает ее до тех пор, пока…
– Да, она жертва, – заговорил Лето, – Мерзости.
– Мы можем ошибиться.
– Верно.
– Я всегда думаю о том, что следующая память предка, к которой я получу доступ, будет той, которая…
– Прошлое не дальше от тебя, чем подушка.
– Нам надо воспользоваться приездом бабушки и обсудить с ней этот вопрос.
– Ее память постоянно меня к этому побуждает, – признался Лето.
Ганима выдержала его прямой взгляд.
– Большое знание никогда не приводит к простым решениям, – сказала она.
* * *
Чьим только не был сиетч Пустыни на краю —
Хозяином был Лиет, был Кинес,
И Стилгар был, и Муад’Диб,
И снова Стилгар.
Давно наибы спят в песке,
Но сиетч стоит вовеки.
Расставшись с близнецами, Алия почувствовала, как сильно колотится ее сердце. Несколько секунд она испытывала мучительное желание вернуться к детям и просить их о помощи. Что за идиотская слабость! Воспоминание о ней преисполнило женщину предостерегающим спокойствием. Неужели эти близнецы осмелились практиковать предзнание? Должно быть, путь, поглотивший их отца, оказался для детей слишком соблазнительным – транс дурмана с его обостренным видением будущего вьется перед глазами, как флаг на переменчивом ветру.
Почему я не могу прозреть будущее? – не переставала удивляться Алия. Как я ни старалась, оно всегда ускользало от меня.
Надо было заставить близнецов заглянуть в будущее, сказала она себе. Их бы увлекло такое предприятие – детское любопытство и возможность путешествия сквозь тысячелетия, – из этого можно было бы сотворить чудо.
Когда-то и у меня было такое любопытство, подумала Алия.
Охранники отодвинули водный створ Государственного входа в сиетч и отошли в сторону, давая дорогу Алии. Она вышла на посадочную площадку, где уже ждал орнитоптер. Ветер дул из Пустыни, небо заволокла пыль, но погода все же оставалась ясной. Выйдя на дневной свет после тусклых желтых светильников, Алия начала думать о другом.
Почему госпожа Джессика возвращается именно сейчас? Неужели до Каладана дошли слухи о ее Регентстве…
– Нам надо спешить, госпожа, – охранник изо всех сил старался перекричать шум ветра.
Алия позволила охраннику помочь ей подняться в орнитоптер и машинально закрепила ремень безопасности, но мысли ее были далеко.
Почему именно сейчас?
Крылья орнитоптера задрожали, и машина взмыла в воздух. Алия почувствовала свою силу, которой подчиняется такая физическая мощь… Но как же хрупка и ненадежна эта сила, как она хрупка!
Почему теперь, когда ее планы уже так близки к завершению?
Пыль, висевшая в воздухе, рассеялась, и яркий солнечный свет озарил густую зелень там, где раньше была только выжженная зноем земля.
Я проиграю, если не научусь прозревать будущее. О, какое чудо могла бы я свершить, обладай я тем даром, каким владел Пауль! Я бы не стала мучиться от той горечи, которую несет с собой видение предзнания.
Мучительное желание потрясло Алию. Ну почему она не может отказаться от власти, стать такой, как все, – страдающей самой блаженной слепотой, живущей в гипнозе неполноценной жизни. Но нет! Она из рода Атрейдесов и не может, как другие, испытывать шок от самого факта рождения новой жизни. Она из рода властелинов, жертва проникающего в глубины веков знания, порожденного пристрастием матери к зелью.
Но почему мать возвращается именно сегодня?
Как ей не хватает Гурни Халлека – преданного слуги, безобразного лицом наемного убийцы, верного и прямодушного, музыканта. Который с равной легкостью мог убить человека и теми же руками извлекать божественные звуки из своего девятиструнного балисета. Поговаривали, что он был любовником матери, и это стоило раскопать – такими сведениями можно воспользоваться как удобным рычагом воздействия на нее.
Желание быть, как другие, исчезло без следа.
Надо уговорить Лето испытать транс дурманного зелья.
Она вспомнила, как спросила Лето, как мальчик относится к Гурни Халлеку. Лето, почувствовав подвох, ответил: «Халлек верен «слепо»». А потом добавил: «Он обожал… моего отца».