Люк узнал ангар, хотя в ясном холодном свете осветительных панелей он казался менее просторным, чем в тусклом, белом свете звезд. Снаружи были видны перемещающиеся гряды света Туманности Лунный Цветок, усыпанные более темными кусками астероидов, — жутковатое поле свечения и пронзающей тени. Рогаткокрыл стоял там же, где он его видел, в ярком свете все шрамы и пробоины отчетливо выделялись. На свободной площадке стояла скоростная шлюпка, оттеснив более хрупкое судно.
— Станция ведет оборонительный огонь по схеме двойного эллипса, вот и все. Мы проникли, не так ли? — Глаза мужчины ярко голубели на открытом лице, заросшем трехдневной щетиной ржавого цвета. В одном ухе у него поблескивало золотое кольцо.
— Сила пребывала с нами, иначе бы нам ни за что этого не суметь. — Люк впервые ясно разглядел ее, — она была высокая, но не долговязая, к очень стройная. На поясе у нее висел Огненный Меч с ободком из бронзовых китообразных. Как и ее спутник, она перепачкалась и словно вся состояла из одних густых каштановых волос, немытых и небрежно завязанных у нее на затылке узлом размером в два его кулака, и светлых серых глаз на фоне испачканного в саже и масле лица. Шальной осколок оставил трехдюймовый порез у нее на лбу, судя по затянувшему его струпу, там будет чертовски заметный шрам. Голос ее походил на дым и серебро.
Она была прекрасна. Люк никогда еще не встречал такой прекрасной женщины.
— Мне хотелось бы думать, что и я имел какое-то отношение к этому. — Мужчина скривил большой рот.
— Имел. — Каллисту явно удивила его обида. — Конечно, имел, Гейт. Сила.
— Знаю. — Он взмахнул рукой, словно отметая нечто, услышанное ранее. — Суть в том, что есть и другие способы этого добиться, кроме как погубить себя.
Повисло молчание, и по тому, как она стояла, по ее застенчивости. Люк понял: она боится, что он на нее сердится. Она открыла было рот, вновь закрыла его, но секундой позже все же произнесла:
— Гейт, если б для меня существовал какой-то способ подняться по той шахте, ты знаешь, что я…
По вспышке в его глазах Люк догадался, что он воспринял ее слова как обвинение в трусости.
— А я говорю тебе, что не стоит этого делать — ни тебе, ни мне, Калли! — В голосе его слышался гнев; Люк увидел, что на поясе у него рядом с бластером не было Меча Джедая. И это тоже встало между ними? — Нам потребуется не так уж много времени, чтобы освободиться от помех Туманности и вернуться туда, где мы сможем послать сигнал о помощи. Помощи в разборке с этой массой хлама. — Широким взмахом руки он указал на холодные серостенные лабиринты безмолвного «Глаза». — По крайней мере дадим Плетту знать, что именно на него надвигается. А если мы попытаемся проявить героизм и потерпим крах, то они не узнают ничего, пока не поймают охапку дымящейся плазмы.
— Если мы рванем к ней и нас пришибут, они тоже ничего не узнают.
Голос ее понизился. А его повысился.
— Это двойной эллипс с одним поворотом по случайному закону. Я все рассчитал, Калли. В этой лоханке будет потяжелее, чем в рогаткокрыле, но это можно сделать.
Она снова сделала вдох, и он приложил палец к ее губам, — интимный жест любовника, предназначенный заставить ее умолкнуть.
— Не стоит геройствовать попусту, детка. Всегда есть способы добиться своего, не губя себя.
«Он не хочет лезть по этой шахте, — подумал Люк. — Он сказал себе, что есть другой способ, — и он, вероятно, даже верит в это, — но в глубине души он не хочет быть тем, кто полезет через решетку, в то время как она применяет Силу, чтобы запутать след».
И это понимание он увидел в серых глазах Кал-листы.
— Гейт, — тихо произнесла она, и в ее колебании Люк услышал эхо своих прежних вспышек ярости. — Иногда их нет.
Он воздел руки вверх.
— Ты говоришь, словно старый ина Джинн!
— Ну так что же?
— Для парня, который сотню лет никуда носа не высовывал с этого своего гноящегося газового шара, старина Джинн, черт его побери, чересчур охотно указывает другим людям, как им следует умирать! Калли, я повидал свет. Я и знаю, о чем говорю.
— А я знаю, что мы понятия не имеем, сколько осталось времени, прежде чем эта штука уйдет в гиперпространство. — Она по-прежнему не повышала голоса, но что-то в ее интонации не позволило ему снова перебить ее. — Нет. Если мы ее уничтожим, она исчезнет. Погибнет. А если мы покинем ее, сбежим с нее…
— Нет ничего плохого в том, чтобы отскочить подальше и получить подмогу!
— За исключением того, что тогда мы потеряем свой единственный верный шанс.
— Ты хочешь сказать, потеряем свой шанс взорваться к чертовой матери вместе с этой штукой!
— Да, — согласилась Каллиста. — Именно это я и хочу сказать. Ты мне поможешь или нет?
Он положил руки на бедра, посмотрел на нее сверху вниз, так как был человеком высоким.
— Ты упрямая наездница на рыбах. — В его улыбке обнаружился проблеск нежности.
Ее голос еле заметно дрогнул, когда она подняла голову, посмотрев ему в лица
— Не покидай меня, Гейт. Одна я не справлюсь.
И Люк увидел, что в голубых глазах Гейта что-то изменилось — самую малость.
Боль вернулась к нему, разорвав в клочья сцену в ангаре. Он открыл глаза, почувствовав под собой легкий, плавный толчок движения. Над головой у него тянулись идущие от головы к ногам тонкие темные линии, похожие на провода сканера… потолочные швы.
Подвигав головой, он увидел, что лежит на маленьких антигравных салазках, из-за которых виднелись грязная и помятая металлическая голова и плечи Си-Трипио, когда дройд направлял салазки по коридору. Где-то впереди раздался звук, и Трипио застыл — как может застыть лишь механизм. По металлической маске лица Трипио прошло желтое мерцание тусклых огоньков дройда-обнаружителя, отразившись от полированной поверхности его руки, лежавшей на краю салазок.
Желтые огоньки поплыли дальше. Трипио снова двинулся вперед, шаги его гулко отдавались в пустом коридоре. Люк снова стал погружаться во тьму.
«Щебетунчик», — подумал он. Он вызвал осечку энклизионной решетки и толкнул серебристый шар на десять метров вверх по шахте, но в него все равно попали — четыре, а может, и пять раз. Он слышал взвизгивание рикошетящих о металл пуль. Трипио перерезал узел связи, Крей в опасности, он не мог лежать здесь…
«Чем сильнее они тебя ранят, тем сильней им захочется тебя добить».
Он увидел ее в орудийном гнезде.
Там тоже горел свет.
Она была одна. Все мониторы сдохли, пустые черные идиотские лица, дырки в зловредности Повеления, — она сидела совершенно неподвижно на углу пульта, но он знал, что она слушала. Голова опущена, длинные руки свободно лежат на коленях, он видел напряжение в том, как она дышала. Она слушала.
Один раз она посмотрела на хронометр над дверью.
— Не делай этого со мной, Гейт. — Голос ее был едва слышен. — Не делай этого.
После долгого-предолгого мучительного, тяжелого молчания, похожего на многие годы тяжелой болезни, хотя в помещении абсолютно ничего не изменилось, она наконец поняла. Она поднялась на ноги, подошла к пульту, отстучала команды: высокая девушка, в сером летном комбинезоне, висевшем на ней мешком, с висящим на боку Мечом Джедая, украшенным цепочкой танцующих морских клоунов. Она оживила экран, и Люк увидел у нее за плечом ангар с изувеченным рогаткокрылом и пустыми метрами бетонного пола там, где раньше стояла скоростная шлюпка.
Она включила линию показаний приборов, а затем, словно их было недостаточно, отстучала: ВИЗУАЛЬНАЯ ЗАПИСЬ.
Глаза Люка были глазами видеокамеры, скрытой среди кратеров неровного корпуса дредноута. Не возникало никаких сомнений в том, что пилотом Гейт был лихим. Скоростные шлюпки были десантными судами, а не истребителями, — неуклюжие в управлении, хотя и обладавшие скоростью, чтобы оставить позади почти любую погоню. И Гейт был прав, — наполовину наблюдением, наполовину инстинктом Люк почувствовал схему выстрелов, совершаемых Повелением, сложный двойной эллипс с парой скальных поворотов.