По пешеходной дорожке прямо ко мне медленно направляются двое зеленорубашечников. Я снова быстро опускаю голову, но на долю мгновения все-таки пересекаюсь взглядом с одним из них. И им оказывается тот самый. Сердце мое пускается галопом вскачь, а остальные органы, наоборот, окаменевают. Я прекрасно понимаю, что сейчас произойдет. Он крикнет: «Держи ее, вот она!», оба на меня навалятся, потащат в Центр, ну а потом…
Но ничего не происходит. Ровно ничего.
Стражи порядка спокойно продолжают приближаться.
Решаюсь метнуть на них еще один молниеносный взор. Молодой, со светлой челкой, смотрит в прямо противоположную сторону. Что это значит? Он не мог меня не опознать.
Второй зеленорубашечник – постарше, с золотыми нашивками на рукавах – замедляет шаг прямо напротив моей скамьи.
– Получается, Рук, тот робот подал ложный сигнал?
– Получается так, сэр, – слышен голос молодого. – Я находился в непосредственной близости и ничего необычного не заметил.
Не верю своим ушам. Почему этот парень солгал? Почему не рассказывает, что там у нас случилось на самом деле?
– Ну, значит, это был глюк, – заключает сержант. – В памяти не сохранилось никаких данных. Вероятно, он вообще никого не сканировал. Но все равно не теряй бдительности. Всматривайся в лица. Не упускай ни единой мелочи.
Старший демонстративно впивается глазами в толпу. Они стоят ко мне так близко, что при желании я могла бы протянуть руку и стремительным движением разоружить обоих. Любые огнестрельные устройства смертельного действия запрещены еще с момента основания Эдема, но несмертельные, плазменные, в распоряжении блюстителей закона остались, и боевой мощи такого оружия вполне достаточно, чтобы лишить объект способности сопротивляться.
С уверенностью не скажу, но мне показалось, что младший зеленорубашечник опять чиркнул по мне взглядом. Еще немного – и я грохнусь в обморок. Сержант медленно, на каблуках поворачивается в мою сторону…
– Ну и ну! – вдруг восклицает Рук таким тоном, словно его поразила неожиданная мысль. – Стало быть, глюк? Но все охработы управляются непосредственно Экопаном. Неужели у Экопана случаются глюки?!
И тут же я инстинктивно ахаю, поскольку мой спаситель получает от непосредственного начальника мощный тычок в солнечное сплетение – такой силы, что сгибается пополам, как подкошенный.
– Еще раз брякнешь своим поганым ртом подобную мерзость, вылетишь из органов.
И сержант подкрепляет свою угрозу жестом, знакомым мне по учебным фильмам из курса обществоведения: кулак сжимается на уровне пояса, затем разжимается ладонью вовнутрь, и уже открытая ладонь поднимается на уровень лица. Символ зерна, прорастающего к новой жизни. Изображая его, сержант слегка наклоняет голову в знак благоговения.
– Прошу прощения, сэр, – лепечет юный зеленорубашечник и вслед за старшим направляется дальше по тротуару.
Сердце падает куда-то на дно живота. Кажется, меня сейчас стошнит. Что это было, прах побери? Почему зеленорубашечник Рук меня не выдал? Ведь зеленорубашечники призваны стоять в первых рядах защиты Эдема от любой угрозы его благополучию! Кто, как не они, славятся особой непримиримостью в этом отношении? Он обязан был наброситься на меня в ту же секунду, как заметил, повалить на землю, скрутить, заключить под стражу…
Вместо этого, когда сержант уже почти засек меня, он нарочно бросил святотатственную реплику в адрес Экопана, вызвал на себя гнев командира и тем отвлек его от близкой и легкой цели.
Еще минуту остаюсь сидеть как вкопанная – все равно ноги вряд ли станут слушаться меня прямо сейчас. Глазею на прохожих, те, словно птицы в ярких перьях, беззаботно порхают мимо меня туда-сюда. И никто не догадывается, что за птица – я. И кто я, собственно, такая, как меня зовут… Только одиночество, анонимность может защитить меня. Я всегда буду одна – до тех пор, пока не получу новые документы. Но тогда я стану уже не я.
Внезапно с левой стороны доносится какое-то жужжание. Повернув голову, вижу, как прямо на меня несется сверкающий металлом робот. Значит, все-таки натравили! Вскакиваю на ноги, чтобы бежать, но ноги еще подгибаются, и раньше, чем я успеваю, пошатываясь, хотя бы начать движение, безжалостная машина на полном ходу врезается мне в голень. Я громко взвизгиваю – сперва от боли, затем от облегчения. Какое счастье! Это не охработ, а всего-навсего крошка-транспортобот со своей доставкой еды. Он раздраженно пищит, перенастроив навигатор, объезжает меня кругом и направляется дальше по своим делам.