Джейн уже ходила туда с Фредом — он показывал ей дорогу. Но теперь всё выглядело совсем иначе. Она пристроилась за каким-то семейством и, склонив голову, сделала вид, будто идёт вовсе не за ними; сердце её с облегчением забилось, когда они подошли к спиральной лестнице со стрелкой-указателем наверху.
На другой стороне улицы стояла старая-старая церковь, чьи жёлтые камни поросли плющом; дальше, за углом, виднелись длинные живые изгороди, отделённые от улицы высоким железным забором, и, наконец, огромные ворота, в которых толпились дети и торговцы шарами, флажками и путеводителями по Лондону. Джейн подняла голову, торопливо прошла мимо семьи, которая привела её сюда, показала на входе свою членскую карту и вошла внутрь.
Не теряя времени на тюленей, тигров и обезьян, она сразу двинулась к недавно обновлённому зданию, где многоцветные баннеры хлопали на утреннем ветерке.
Внутри толпа школьников и замученных взрослых выстроилась в длинную, неровную очередь, протянувшуюся через ярко освещённый коридор, стены которого сплошь покрывали огромные цветные фотографии и увеличенные компьютерные изображения шипящих тараканов, вислокрылок, бабочек-морфид, жуков-точильщиков, павлиноглазок. Джейн покорно встала в очередь, но, когда коридор перешёл в просторный, залитый солнцем атриум, отправилась бродить одна, оставив детей и учителей глазеть на монархов в проволочных клетках и на интерактивный дисплей с танцующими пчёлами. Она нашла сравнительно тихий уголок в дальнем конце экспозиции, где от пола до потолка был натянут цилиндр из прозрачной сетки, футов шесть в диаметре. Внутри кусты крушины и цветущего боярышника боролись за солнечный свет с тонкой берёзкой, а десятки бабочек порхали меж молодых желтоватых листков или сидели, раскинув крылышки, на берёзовом стволе. Это была разновидность Pieridae, бабочки, известные как белянки; хотя эти оказались вовсе не белыми. Крылья самок были сливочные, жёлто-зелёные, очень бледные, с размахом дюйма в полтора. Самцы были одного с ними размера; в покое их раскинутые крылья казались тусклыми, точно сера, но в полёте обнаруживали яркую, насыщенную жёлтую изнанку. От восторга Джейн затаила дыхание, по шее побежали мурашки той самой атавистической радости, которую она испытала в детстве на чердаке.
— Вау, — выдохнула она и прижалась к сетке. Казалось, будто по её лицу водят крылышками, мягкими, перепончатыми; но, пока она разглядывала насекомых, лоб заломило, как от мигрени. Она сдвинула на нос очки, закрыла глаза и глубоко вдохнула; отступила на шаг. Через минуту открыла глаза. Головная боль уступила место тупой пульсации; нерешительно коснувшись брови, Джейн ощутила переплетенные волоски, жёсткие, как проволока. Они вибрировали, но от прикосновения дрожь, как и головная боль, унялась. Джейн посмотрела вниз, на плиты пола, липкие от контрабандой пронесённых соков и жвачки; снова подняла глаза на клетку. Сбоку висела надпись; Джейн медленно подошла и прочитала:
Ареалом обитания этого широко распространённого, нежно окрашенного вида является всё Северное полушарие, за исключением арктических регионов и нескольких отдалённых островов. В Европе лимонница — вестник весны: бабочка нередко покидает места зимней спячки под сухими листьями и радуется приходу тепла, когда на земле ещё лежит снег.
— Будьте добры, не касайтесь клетки.
Джейн обернулась и увидела в нескольких футах от себя мужчину лет пятидесяти. Локтем он прижимал к боку сачок; в руках держал прозрачную пластмассовую банку, на дне которой лежали несколько бабочек, судя по всему, мёртвых.
— А. Прошу прощения, — сказала Джейн. Мужчина протиснулся мимо. Поставив банку на пол, он открыл маленькую дверку у основания цилиндра и ловко просунул сачок внутрь. Бабочки жёлто-зелёным вихрем сорвались с листьев и ветвей; мужчина аккуратно провёл сачком по полу клетки и вытряхнул его в банку. Кружась, точно клочки цветной бумаги, упали три мёртвые бабочки.
— Уборка, — сказал он и снова сунул руку под сеть. Он был жилист и поджар, ненамного выше её, с ястребиным профилем и дочерна загорелым лицом; густые прямые волосы с проседью были собраны в длинную косичку. Он носил чёрные джинсы и тёмно-синий пуловер с капюшоном, к воротнику был приколот беджик.