Совсем недавно, когда дети достаточно выросли, чтобы сами могли поесть, я купила дорогие английские масляные краски и два холста на подрамниках. Но мне было неловко пользоваться ими, так как единственным художеством, каким я занималась в последние годы, были смешные рисунки для детей или фигурки в конце письма подруге.
И еще блокнот, мой старый друг. Мне всегда хотелось вести дневник, но всегда не хватало известной настойчивости, необходимой для письменного рассказа об обычном дне своей жизни. Мой блокнот не такой, потому что в тот день, когда начала его, в семнадцать лет, я дала себе обет делать в нем рисунки, только когда мне захочется, или когда будет какое-нибудь действительно важное событие (например, рождение детей, или день, когда я обнаружила, что Уилли завел роман), и мне нужно что-то «сказать» о нем. Старушкой я отдам блокнот моим детям и скажу: «Вот о чем вы не знали. Теперь все это не важно — разве что он может рассказать что-то обо мне, если вам интересно». Или, возможно, я лишь сама посмотрю на рисунки, вздохну и выброшу их.
Иногда я просматриваю мой блокнот, но в основном он меня удручает — даже хорошие листы, приятные воспоминания. Потому что в подробностях таится столько печали: какой современной и очаровательной я себя считала в расклешенных полосатых брюках на первом большом сборище после нашей свадьбы. Или вот Уилли за письменным столом с сигарой во рту, такой довольный, что закончил статью о Фишере фон Эрлахе, которая, как он считал, обеспечит ему карьеру, но которая так и не была опубликована.
Я рисовала все это тщательно, вырисовывая подробности, но теперь видела лишь дурацкие брюки или возбужденно растопыренные пальцы Уилли на пишущей машинке.
Впрочем, если это угнетает меня, зачем же я продолжаю рисовать в своем блокноте? Да просто потому, что только это и есть моя жизнь, и я не претендую на то, что теперь, став старше, знаю ответы на многие вопросы. Я по-прежнему надеюсь, что когда взгляну на эти рисунки через тридцать или сорок лет, на меня снизойдет некое откровение и прояснит для меня некоторые части моей жизни.
Но тот рисунок, что требовал Четверг, я найти не смогла. Я искала везде: в ящиках стола, в мусорных корзинах, в старых детских тетрадках. Как быстро в душе вздымается паника, когда не можешь чего-то отыскать! То, что ищешь, как бы незначительно оно ни было — ключ от чемодана, старая квитанция за газ — становится самой важной вещью в мире. А ваша квартира становится вашим врагом, сознательно скрывая то, что вам нужно, равнодушная к вашим мольбам.
Рисунка не было ни в моем блокноте, ни на телефонном столике, ни в кармане пальто. Ничего не предложили ни серые прерии под кроватью, ни запахи искусственной сосны и химикатов в кухонном шкафу. Неужели мой сын в самом деле потеряет глаз, если я не найду дурацкий маленький рисунок? Да, старик так и сказал. И я поверила ему, увидев свою фотографию с Леоном.
Вечер был ужасен. Я старалась оставаться для семьи обычной «мамой», в то же время бешено обследуя каждый уголок квартиры в поисках рисунка. За ужином я как бы невзначай спросила, не натыкался ли кто-нибудь на него. Никто не натыкался. Все привыкли к моим рисункам, разбросанным по всему дому. Время от времени кто-нибудь брал понравившийся и уносил к себе в комнату, но с этим мне не повезло.
Весь вечер я поглядывала на Адама, который и являлся главной причиной моих поисков. Глаза у него были ясные, но смышленые и дружелюбные. При разговоре он смотрел прямо на тебя и направлял на тебя все внимание.
В полночь уже не оставалось мест, где искать. Рисунок пропал. Сидя за кухонным столом со стаканом апельсинового сока я поняла, что при встрече с Четвергом в «Бремене» на следующий день у меня два выхода: рассказать правду или постараться воссоздать требующийся набросок по памяти. Он был таким простым, что мне не казалось сложной задачей нарисовать нечто похожее. Но то же самое? Нет, невозможно.
Я пошла в комнату и взяла планшет. По крайней мере, бумага будет та же. Уилли купил целую пачку, потому что она была дешевой и прочной, и мы оба любили ей пользоваться. Не чувствуешь вины, когда комкаешь лист, сделав какую-нибудь ошибку. Я запросто могла сама смять и выбросить чертов рисунок и больше не вспоминать о нем.
Ребенок под деревом. Девочка в джинсах. Под каштаном. Ничего больше. Что в нем особенного?