— Ты с ума сошла! Вполне достаточно того, что я не буду принимать таблетки.
— Я в это не верю. Зачать одновременно от восьми мужчин совсем не то же самое, что от одного. Ну ничего, у меня есть сорок восемь часов, чтобы обдумать это.
Эммануэль стала вдруг серьезной:
— Не говори глупостей! Ни ты, ни я не можем ничего поделать; практически отцом ребенка может стать лишь один из них. Это физиология, и с ней ничего не поделаешь. Важно лишь то, что ни мы, ни все отцы никогда не узнают, кто именно является естественным отцом ребенка. Пусть они станут отцами все вместе! Жизнь — это не просто процесс оплодотворения клетки, это мир, который видит перед собой новорожденный. Дать жизнь — означает прежде всего заняться окружающим миром, пытаться сделать его более гостеприимным и добрым, чем раньше. Все восемь отцов Из — решительные люди, которые искренне хотят создать для нее этот мир, стремятся к тому, чтобы она никогда не узнала, что такое страх. — Эммануэль подумала некоторое время, потом добавила:
— Я не прошу никого из них заботиться о ребенке. Единственное, чего я твердо требую: не считать ребенка ничьей собственностью. Пусть у него будет большая семья!
— А тебе никогда не приходило в голову, что раз ребенок не принадлежит никому из отцов, то он попросту принадлежит тебе, матери?
— Мне? Я не люблю владеть чем-либо. Я делю со всеми свою дочь, как делю себя, делю с тобой своих любовников.
— Но разве девочка сама не выделит кого-нибудь одного из восьми?
— Естественно, но ведь все они разные. В глазах Из они такие же разные, как и в моих. Не выделять никого из них и означает высшую справедливость — воспринимать красоту и интеллигентность каждого, любить каждого…
И вот через день она испытала чувство любви к некоему незнакомцу, случайно оказавшемуся в их доме. Он не был похож ни на одного из тех, кого Эммануэль любила раньше. Моложе Жана — лет тридцать или чуть меньше, короткая бородка, обрамляющая лицо, несколько худощавая фигура. Как он попал к ним на ужин? Наверное, его пригласил Жан. Скорее всего это один из его зарубежных коллег. Он и похож немного на перса. Как, Жан его не знает? Он врач, хотя напоминает музыканта или писателя.
Первые слова гостя словно Эммануэль из забытья.
Слова, которые он произносил медленно, с паузами, красивый тембр голоса звучали в сознании Эммануэль песней, время от времени слегка изменявшей свою мелодию.
Она улыбнулась гостю. У него были глаза ребенка, странным образом сочетавшиеся с ресницами и бровями взрослого человека.
Он понял ее взгляд и старался сделать все возможное, чтобы завоевать ее при помощи незаметных для постороннего взгляда жестов, знаков…
Эммануэль понимала эти сигналы, но сейчас не испытывала никакого желания отвечать на них. Как тоскливо было смотреть на мужчин, сидевших напротив нее, не сводивших глаз с ее ног, ловящих взглядом каждое движение ее бедер и пытавшихся украдкой заглянуть в разрез слегка расстегнутой блузки.
Она почувствовала взгляд незнакомца, остановившийся на ее ногах, потом продолживший движение все выше и выше… Эммануэль справедливо рассудила, что ее поза вполне позволяла незнакомцу достаточно хорошо рассмотреть предмет своего вожделения. Теперь она могла изменить положение ног.
Но гость хотел видеть ее всю. Он не выражал своего желания жестами, он просто ждал! Эммануэль не хотела уступать, по крайней мере, так быстро. Но постепенно она начала испытывать возбуждение: ее клитор с каждой минутой становился все более и более чувствительным. Теперь все присутствующие могли быть зрителями спектакля, который был разыгран только для одного.
Она расстегнула все пуговицы на блузке, открыв взгляду гостя и всех присутствующих ослепительную белизну груди и прекрасно сохранившуюся эластичную кожу живота. Но представление не завершилось этим. Эммануэль широко расставила ноги, и все получили возможность видеть ее половой орган.
Эммануэль прекрасно знала, какой эффект производит это представление, и искренне радовалась. Далеко не каждая женщина могла похвастаться такой плавностью линий своих влагалищных губ, как она. Годы, прошедшие с тех пор, когда Эммануэль была девственницей, не оставили отпечатка, ее тело сохранило свежесть и силу.
Мужчины и женщины окружили Эммануэль, закрыв от нее того, ради кого она решилась на этот спектакль.
— Лури! — крикнула она сквозь толпу.
Почему она назвала это имя? Эммануэль только что придумала его, услышав, что молодой человек назвал местом своего рождения Луристан, народ которого, как он надеялся, когда-нибудь будет жить в счастье и радости. Молодой человек услышал голос Эммануэль и, пробравшись сквозь толпу, протянул ей руку. Эммануэль сжала ее, но боль в глазах АнныМарии остановила ее. Анна-Мария, которая уже три месяца живет рядом с ней, так и не научилась делить любовь с другими. Любовь других к Эммануэль заставляла ее сердце сжиматься от ревности-счастье других несло ей страдания. Анна-Мария не могла и не хотела учиться новому. Эммануэль поднялась и, взяв гостя за руку, подвела его к молодой женщине.
— Анна-Мария Серджини, любовница моя и моего мужа.
Эммануэль заметила, как блеснули глаза молодой женщины при этих словах.
— Почему ты так любишь слова, Эммануэль? — спросила она.
— Разве ты — слово, Анна-Мария?
Время остановилось для Эммануэль. Она чувствовала какой-то холод, возникший вдруг между ним»;. Анне-Марии понадобилось уколоть ее? Для чего же тогда существует в мире любовь, если ею нельзя поделиться с другими людьми, близкими тебе по духу?
Когда Эммануэль вернулась в мир реальности, Анны Марии уже не было. Она решительно взяла за руку молодого человека и направилась с ним в соседнюю комнату. Ее ничуть не беспокоило то обстоятельство, что дверь осталась не закрытой на ключ, — никто не осмелится следить за ней, да она и не собиралась скрываться от других. Более того, она хотела, чтобы все видели, как она занимается любовью, если только они способны получить от этого наслаждение.
Эммануэль хотела сама снять с себя то, что еще оставалось на ней, но молодой человек не дал ей этого сделать. Он обнял ее и сжал в объятиях, словно демонстрируя силу своего желания. Эммануэль молчала, предоставив возможность говорить своему телу, которое было куда более красноречивым, чем ее голос. С неожиданной лаской она гладила его волосы, ласкала его, словно знала уже много лет. Ее интересовало все: губы, язык, запах…
Руки Эммануэль скользили по его спине, опускаясь все ниже и ниже. Да, у нее было множество любовников более красивых и стройных, чем он, но чисто интуитивно Эммануэль чувствовала, что этот молодой человек тоже будет прекрасным любовником. Если он пошел за ней, ответил на ее призыв, он не может быть плохим человеком. Это мужчина, который не подавляет в себе желание, ему не требуются условия для любви, не нужно время для раздумий. Именно за это и любит его Эммануэль.
Чуть позже она расскажет ему, что ощущала в этот момент, и услышит, что испытывал он, но слова уже будут не столь важны по сравнению с чувствами. Эммануэль практически разучилась произносить: «Я тебя люблю». В последние годы она стала избегать подобных слов, представляющих собой лишь тень человеческих поступков. Разве можно передать словами море любви, которое заполнило душу Эммануэль?
— Анна-Мария, послушай меня! Посмотри на меня! Если я не буду любить, когда я способна любить, то лишусь возможности любить вообще!
— Ты путаешь любовь с желанием.
— Ты ошибаешься. И ошибается Ариана. Любовь и желание — это одно и то же.
— Лури, если ты хочешь меня в момент, когда я уже твоя, и хочешь после того, как мы испытали подъем на вершину блаженства, как бы ты назвал это чувство? Нет, не говори этого мне! Лучше скажи это Ариане.