Вздрогнув от неожиданности, Влад повернулся и нервно переспросил:
— Что?
— С Лапиной Елизаветой знакомы? — устало повторил светлоусый. — Не спешите отрицать. Я могу напомнить обстоятельства, при которых вы виделись с этой барышней.
Блефует? Навряд ли. Да он и не спрашивает, он прекрасно знает, что я знаю Лизу, — пронеслось у Влада в голове. Он уже собирался сказать "да", но дознаватель задал новый вопрос:
— Вы продолжаете отношения?
— Нет, — быстро ответил Влад, и это была чистая правда. Светлоусый саркастически поднял брови.
— А подумать?
— Послушайте, я видел эту барышню, как вы изволили выразиться, ровно два раза, — строгим голосом произнес Влад. — И я, кажется, ясно выразился насчет адвоката.
— Не стройте из себя бывалого, Владлен Никитич, — поморщился светлоусый. — Вы ни чёрта не смыслите в юриспруденции. На что вам адвокат? Я не следователь, вы не подследственный, протокола допроса я не веду, — он демонстративно поднял руки над столом. — Мне просто любопытно: трагический несчастный случай, рушатся стены, бой в Крыму, все в дыму… Две женщины, которых вы спасаете из пепла… Одна — невзрачная учителка, зато другая — черноволосая, длинноногая красотка. И вы хотите сказать…
— В тот день я видел Лизу в последний раз, — отрезал Влад. Правду говорить легко и приятно.
— Тогда вы дурак, Владлен Никитич, — заявил не-следователь. — Или… — светлая щеточка усов растопорщилась в недоверчивой улыбке. — Вам по вкусу пришлась та, другая?
Влад не расслышал последних слов. До него вдруг дошло, что уже несколько минут они говорят не о злосчастном "сигнале", не об увольнении из института, не о крамольной осведомленности в чернобыльских делах, а о происшествии, имевшем место совсем в другой Реальности!
— Так вы… тоже?! — изумленно выдохнул Влад. Он испытал мимолетный, но острый интерес к человеку, которого так же, как его, кидает из Реальности в Реальность. И испугался, увидев, как презрительно окаменело лицо светлоусого.
— Никаких "тоже" между нами нет, — очень внятно произнес он. — Запомните это и примите как должное свою судьбу. Такие как вы опасны для общества. Но общество стало гуманным, оно не избавляется от вас, как в былые времена. Мы попытаемся вам помочь.
— На хрен мне ваша помощь! — вскричал Влад. Несомненно, это был Влад-1, и двигала им вера в западную демократию. — Постойте-ка… Да вы, наверное, Адольф? Подходящее имечко! И как гуманно, Адольф, вы поступили в кинотеатре "Галакт"!
Светлоусый досадливо дернул головой, как будто ему напомнили о чем-то неприятном.
— Это была экстренная мера, — пробормотал он. — В рамках существующего строя такое неуместно.
Внезапно он ударил рукой по краю стола, и где-то в коридоре взвыла сирена. В кабинет вбежали двое в белых халатах. Мгновенно, как по волшебству, Влад оказался скручен в смирительную рубашку, как в свивальник. Он тщетно бился в этом коконе, прекрасно понимая, как смешны его судорожные телодвижения.
Адольф, однако, смотрел на него не насмешливо, а ласково.
— Сейчас вы, Владлен Никитич, отправитесь в больницу. Это очень хорошая больница, вами займутся прекрасные специалисты. От души желаю вам выздоровления.
Санитары подняли его на ноги. Вывернув шею на девяносто градусов, Влад дрожащим от злобы голосом спросил:
— А что, интересно, будет записано в истории болезни? Какой бред меня преследует? Конечно, раздвоение личности?
— С чего бы? — пожал плечами Адольф. — Интерес к языку нашего потенциального противника — это тоже своего рода патология, и довольно опасная. Ну, с богом, ребята.
И снова был коридор, лифт, и ноги Влада отрывались от пола, а возле служебной двери ждала "скорая помощь", прекрасно оснащенная для таких случаев. Когда Влада запихивали в машину, он отдал последнюю дань правам человека и западной демократии, решив оставить за собой последнее слово.
— А на черной скамье, на скамье подсудимых… — заголосил он, изображая Промокашку. И вдруг замолчал, ошарашенный догадкой: язык потенциального противника? Английский?! Генка?!!
— Ну что заткнулся, Карузо? Давай, шевели булками, — лениво подтолкнул его санитар.
Франция. 1395 год и далее
Стая голубей взлетела над папертью ланского собора, над стрельчатыми окнами и остроконечным шпилем. Знатные прихожане покидали церковь после обедни, и среди них — высокий старик в бархатном синем пелисоне. Осторожно спускаясь по ступеням, одной рукой он опирался на трость, а другой подбирал отороченный черным мехом подол.
— Смотри! Смотри! Безумный д'Арбиньяк! — шептались мальчишки, а самые смелые даже улюлюкали старику вслед. Тот не обращал на них внимания. Неподвижно и надменно было его скуластое лицо с глубокими морщинами вокруг тонкого, крепко сжатого рта. Черные, чуть раскосые глаза смотрели прямо перед собой.
Вот уже не один десяток лет Шарль д'Арбиньяк слыл безумным — и среди соседей, и среди собственных крестьян, и среди жителей Лана — от отцов города до последней побирушки. Мало кто знал, в чем заключалось его безумие. Просто когда-то прошел слух, что у графа де Гран-Монти не все дома.
— Недоумки! Сукины дети! — беззлобно выругался старик, когда улюлюканье раздалось прямо у него за спиной. Маленькие нахалы с громким хохотом разбежались.
Карета ждала д'Арбиньяка на другой стороне площади. Кучер на козлах наспех давился булкой с сыром. Молодой хлыщеватого вида слуга глазел на проходивших горожанок.
— Этот жиденок уже четверть часа здесь ошивается, — с набитым ртом сказал кучер.
Действительно, возле кареты бродил туда-сюда молодой щуплый еврей. Рыжие пейсы свисали из-под шляпы, переходя в тощую бороденку.
— Сейчас разберемся, — лениво протянул слуга. — Эй! Я к тебе обращаюсь! Тебе чего здесь надо?
Еврей повернул к нему овечье лицо и виновато захлопал длинными золотистыми ресницами.
— О, месье! Я не делаю ничего дурного. Вот, возьмите, — он пошарил в кармане и извлек оттуда монетку. — Не прогоняйте меня. Позвольте дождаться вашего господина. Клянусь, он будет к вам не в претензии. Возьмите и вы, месье, — он торопливо протянул вторую монетку кучеру.
Вот почему, когда д'Арбиньяк добрался до кареты, он услышал высокий, ломкий голос:
— Господин!
Старик возмущенно крякнул. Его застали в дурацкой позе. Он только что отдал трость слуге и уже двумя руками подобрал подол до самых колен, открывая ноги — худые, обтянутые старомодными красными шоссами.
— Кто ты? — сухо спросил д'Арбиньяк.
— Иосиф бен Гошеа, — поклонился еврей. — Я слуга господина барона де Лефоля.
Сказано это было с некой многозначительностью. Д'Арбиньяк уставился на Иосифа в упор. Тот ответил упрямым овечьим взглядом. Потом засуетился, полез за пазуху и достал грязный лист бумаги, сложенный вчетверо.
— Вот!
Слуга и кучер с любопытством вытянули шеи. Что же принес этот жидок их безумному хозяину?
Но ничего разглядеть они не успели. Д'Арбиньяк лишь на миг развернул бумагу и тут же снова сложил ее.
— Полезай в карету, — велел он Иосифу.
Позже кучер и слуга долго спорили, что же такое показал графу еврей. Слуга считал, что это был рисунок краба. А кучер божился, что видел ведьмовской знак.
Меж тем карета тряско катилась по булыжной мостовой. Д'Арбиньяк снова развернул бумагу.
— Откуда это у тебя?
— Сам нарисовал, господин. Точнее, срисовал с отцовского пергамента.
— И ты, может быть, знаешь, что это такое? — с усмешкой спросил старик.
— Это Знак Девяти, господин.
Д'Арбиньяк судорожно сглотнул и закашлялся. Несколько раз он шлепнул по бумаге жилистой, унизанной перстнями рукой. Откашлявшись, снова спросил:
— Кто ты?
Теперь смысл его вопроса был другим. Иосиф понял это.
— Мой предок — инок Филонеева монастыря из бухты Золотого Рога, — с библейской торжественностью сказал он.
Старик фыркнул.
— Как так? Ты же еврей!