Зимний Виноградник оказался совсем не таким, как представлялся. Да оно так всегда и бывает. Все красиво лишь в сказках, а на деле оказывается мелким и кислым. Уродливым, как старый вьюн. И, сгорев, оставляет лишь жирную сажу и копоть.
История четырнадцатая. Последняя, о Моровой Деве, ландскнехте и монахе. А также о долге и смелости, завершении и начале
Смерть едет на лошади угольно-чёрной, Обряжена в рясу и скачет проворно, И рядом с ландскнехтами на поле боя Несётся галопом, зовёт за собою.
Смерть едет верхом на коне белой масти, Прекраснее ангелов Божьего царства. Как девушки станут водить хороводы, Она будет рядом, с ухмылкою подлой.
Несмотря на дождь, исправно глушащий звуки, разудалая песня разносилась далеко над дорогой, старательно вытягиваемая не слишком музыкальным, но сильным голосом.
Ещё смерть умеет стучать в барабаны, И в сердце их бой отдаётся упрямо, Играет ли громко, играет ли тихо, От боя смертельного жди скорей лиха.
Как смерть свой мотив наиграет впервые — При звуках его кровь от сердца отхлынет. Второй раз ударят смертельные дроби — Ландскнехта тогда же в земле похоронят.
Насколько привольно чувствовать себя всадником по хорошей погоде, настолько же скверно плестись под дождем, когда понурый конь грустно шлепает в грязь коваными копытами, а одежда пропитывается водой до последней нитки. Порох отсыревает, оружие ржавеет, жопа плесневеет… Воистину, скверная погода есть изобретение дьявола, Врага Рода человеческого!
Песня заканчивалась, и, чтобы разогнать дурное настроение, последние два куплета всадник пропел во весь голос, напрягая горло и стараясь переорать шум дождя.
Когда ж раздаётся удар в третий раз — Ландскнехт предстаёт перед Богом тотчас. Тот третий удар — он звучит так негромко — Как мать колыбельку качает с ребёнком! На белом коне иль на лошади чёрной Смерть скачет и пляшет с улыбкой недоброй, Разносится бой барабанный повсюду. Всё кончено, кончено, кончено будет! [18]
Насколько память не подводила Густава Вольфрама, чуть дальше по тракту, в паре баварских миль, стоял неплохой кабачок. По крайней мере, год назад точно стоял, хотя, конечно, за год много чего может случиться… Намного умнее было бы как-нибудь доплестись до него, чем останавливаться тут. Но очень уж много противных струек воды прокралось за шиворот, холодя и без того озябшую спину, да и конь уже еле переставлял ноги, явно выбирая лужу поглубже, чтобы при падении хозяин полностью все понял. Потому Густав решил не дожидаться огней вожделенного кабачка, а свернул к маленькой деревушке, примостившейся у тракта.
Проехал пару домов, выискивая, который побогаче будет. Старый ландскнехт-доппельзольднер не собирался, подобно нищим крестьянам, грызть траву всякую, запивая прокисшим пивом, из которого хозяева не всегда и крыс утопших вылавливают. Пока в мешочке за пазухой чуть слышно позвякивают лучшие друзья солдата, можно позволить, что поприличнее. Может, даже шлюха какая найдется. Хотя, вряд ли, такие развлечения надо искать в городе. Иль в походе, когда за каждым отрядом плетется длинный обоз с разными разностями и непотребными девками в том числе. Деревня проще живет. Без излишеств.
Есть, вроде бы, то, что надо. Надо же, и в такой глуши есть кабак. Покосившийся забор доверия не внушал, перед правильной осадой или приступом развалится, но маленькие оконца светились теплым огнем, да и вывеска обещала «Свежая пиво и ида». Брюхо громко квакнуло, почуяв скорую жратву. Вот только…
Когда живешь с меча, быстро учишься чуять опасность задницей. Кто не учится, тот в солдатах долго не ходит. И сейчас указанная часть тела, несмотря на многочасовое пребывание в седле, просто вопияла о том, что здесь не все чисто. Всадник, да еще вооруженный — важное событие для такого богом забытого угла. Если солдат не приносит неприятностей, значит, может принести деньги — это знает и последняя деревенщина.
А здесь — вроде бы и звенел кольцом, подвязывая устало всхрапывающего норица у коновязи, но не выскочил ни хозяин, ни даже мальчишка какой. Дети не показывают из-за углов чумазые рожицы, борясь со страхом. Конечно, может быть, все дело в дожде, но на всякий случай Вольфрам незаметно проверил, хорошо ли ходит в ножнах корд, не отсырели ли кожа и дерево, стиснув клинок в самый неподходящий момент.
Ладно, посмотрим. Ветерану Дессау и десятка не столь знаменитых битв негоже впадать в панику только потому, что у местных селян заложены уши. Вряд ли найдется сумасшедший, который вздумает ограбить ландскнехта, хотя, конечно, голод и не на такое безумство толкнет. Цвайхандер пусть так и висит, отвлекая внимание. Случись беда, главную работу сделает корд, что висит на поясе. Да и малый пистолет работы османских мастеров греется рядом с гульденами, главное, чтобы порох не отсырел. Хоть оружие укрыто от влаги на совесть, сырость — такая зараза, не одного доброго солдата толкнула в объятия Старухи, что дарует вечный сон в могиле…
18
Народная песня. Записана во Фландрии в 1917 г, дополнена Эльзой Марией фон Вольцоген, ей же положена на музыку рейнской танцевальной мелодии.