— Да, ты всё тот же. Двести лет, триста… Хронос проходит мимо. Века боятся твоей дудочки?
— Вряд ли. Если бы опасались, она бы не рассыпалась прахом.
— Значит, Хронос боится тебя…
— А чего боишься ты, ведьма? Старая мудрая бабища, которую я помню девушкой
— Ну хоть не младенцем!
— Так чего ты боишься?
— Я? Как и все — внезапных встреч на дорогах.
— Внезапных? Ты поглупела?
— Нет, я по-прежнему верю в благородство. И в то, что названый брат не толкнёт в пропасть.
— Не в пропасть, нет! Я тащу тебя к выходу из той пещеры, в которую ты себя заточила. Добровольно заточила. Зачем ты заперлась? Пыталась забыть славное прошлое? Ты забыла себя? Удалось?! Взгляни на себя! Ты забыла ту, которой была? Где твоя свита?! Где твоя власть?! Где?!
— Оглянись.
— Я и так смеюсь. Казак-пропойца, криво сшитая кукла и дворовый кот. И всё? Даже глупого чертёнка не сумела удержать!
— Мне хватает. И говори, зачем пришёл? К чему?
— К тому, что время платить! Время платить, сестра.
— Ты говоришь, будто ростовщик и берёшь за горло, словно мытарь! С кого собрался взыскивать? С меня?
— С Вечного города. Рим мне должен.
— Ты… Ты же был их верным слугой! Ты же столько сделал для святош!
— Ты про Иржи-Волка? Про Виноградник и Гамельн?
— И про все остальное! Ты создал Деус Венантиум, забыл?! Ты отковал им тот меч, что срубил не один десяток голов! И теперь ты хочешь его уничтожить?
— Да, я создал Орден! Но любой меч можно выбить из рук и обратить на прежнего владельца! Глянь, что творит Рим на моей родной земле! Или ты забыла, что произошло на твоей родине?! Я ошибся, но я уничтожу Орден! Сначала тех ловчих, кто идёт по твоему следу. А затем те, кого коснётся твоя рука, приведут остальных. Неспешно, поочерёдно, они будут идти ко мне как крысы — длинной послушной цепочкой. А потом придёт очередь Рима. И ты мне в этом поможешь. Своей силой, своим искусством…
— Помочь тебе?!
— У тебя есть выбор? Я ведь могу просто уйти…
— После того, как натравил на меня своих бешеных псов?! Последняя из помойных крыс честнее тебя!
— Не спорю. Я всего лишь человек.
Жарок летний день. Утомлённо выцветает прокалённая синева небес, мерцает и струится жар над безлюдной дорогой. Пусто вокруг. Словно из далеких палестинских пустынь доносится вялый голос перепела. Ни дуновения в ветвях изнуренных полднем кустов и деревьев. Лишь вдали манящей обманкой сверкнёт узкая речушка, хоронящаяся средь ивняка и камышей. И вновь жара застилает истомлённый взгляд. Как же благословенны и счастливы жабы и скакавки, покойно и безмятежно живущие средь воды и прохладных речных грязей!
Хома прохаживался вокруг упряжки, веточкой помогал лошадям отгонять приставучих оводов, слушал жужжание насекомых и излагал своё философское воззрение:
— Да пущай бы они все передохли!
Неучтивое, но вполне заслуженное пожелание в большей степени относилось к не в меру разговорившимся колдунам. Да, колдунам — казак ничуть не сомневался, что пренеприятный знакомец хозяйки — колдун, да ещё и из самых препоганейших. Ишь, бормочет — ни слова не разобрать! Не-не, доброму христианину те беседы слушать и вовсе не требуется, но как не слушать, когда уж сколько сидят и жу-жу-жу-жу?! Вот поганое племя! И ведь самые тенистые кусты заняли, гнусники столетние!
— Вот отчего не сказать — распряги, сядь да поснидай[78] толком, как доброму человеку и положено? — вполголоса бунтовал казак, обращаясь больше к лошадям. — Отчего такая несправедливость и вредность обстоятельствам?
Лошади вяло, но согласно встряхивали гривами. Хеленка, устроившаяся в тени кареты с настежь распахнутыми для тщетного уловления ветерка дверцами, помалкивала. С панночкой было понятно — вновь накатила на несчастную немота, сковала язык и нагнала дурного настрою. А что ж поделать: когда ты полумёртвый, то нет в тебе никакой предсказуемости. Особенно, ежели рядом какое ведьмовство или иное чародейство копошится. Хеленка — существо редкостное, может и вообще одна такая, даже многоопытной ведьме не до конца понятная. Ясное дело, наскоро делали, по случайности — что вышло, то вышло. То более живая, чем мёртвая, то наоборот. Полная неустойчивость нрава и поведения. Ну, ничего, поднатужится дивчина, совладает с колдовскими путами и несуразностями. А так несчастье, конечно, даже поговорить не с кем. Анчес, гадюка такая скользко-рогатая, удрал ведь и даже не попрощался…
Казак сделал ещё петлю вокруг экипажа. Изводили казака раздумья и дурные предчувствия. Это и с одной ведьмой пришлось полной жменей несчастий черпнуть, а теперь ещё и её знакомец заявился. Теперь уж и вовсе веселье пойдет. Правда, Фиотия не особо колдуну обрадовалась — то вполне заметно и очевидно. Вот к чему нам новые бледные колдуны? Вовсе и ни к чему. Был бы ещё какой приличный, румяный, веселый, обнадеживающий. А то… Тьфу, а не колдун, по правде-то сказать.