Хома потрогал рукоять пистоля за поясом. А ведь и заряжен, и весьма добрый пистоль. Пуля, опять же, особая. Может, колдуну так и вообще будет лестно помереть от этакой роскошной пули? Они, эти нечестивые колдуны, на голову странноваты. Живут долго, томиться и скучать начинают, вот, к примеру, как хозяйка. А этот, бледный и упыристый, он еще и поунылее. Может, он пулю в спину за чистое благодеяние примет? Очень даже просто.
Казак в сомнениях дошел до дверцы:
— Слышь, Хеленка, а не замышляет ли гость недоброе? Я, вот, как верный гайдук разумею…
Панночка, разморено полулежащая на облезлых подушках, покачала головой.
— Не пройдет, значит? — не без некоторого облегчения спросил Хома. — А то б я спробовал. Две золотых пули ев запасе имею.
Хеленка безнадёжно махнула маленькой ручкой.
— Ишь ты, и золотом его никак не взять? — подивился гайдук. — Вот же, принесёт нелегкая, не пойми кого. А так славно ехали. Ладно, придется дожидаться.
Девушка кивнула.
— Жара жарою, но уселась бы ты поприличнее, — заворчал Хома, отводя глаза от голых коленок панночки — юбки та подобрала этак вольно, что и вовсе смотреть невозможно.
Бесстыдница покосилась насмешливо и лениво.
— Я без посрамления, а для порядку, — строго пояснил казак. — Приличное платье у тебя одно, а уж измяла как тряпку последнюю. Куда такое годится?
Хеленка печально вздохнула, поправила оборку на юбке и вновь принялась ковырять пальчиком рукоять молота. Вот и поговори с такой упрямой и безъязыкой! Хома прошел к лошадям, помахал веточкой, сплюнул и вернулся:
— Ладно, давай цацку — заглажу заусенец. Лупишь вокруг, как попало, портишь инструмент…
Осторожно снял ножом разлохмаченное на рукояти дерево — по зубам хлестала того маззикима, что ли? А железка на что тогда? Не, так с оружьем не обращаются…
От кустов шла ведьма:
— Что расселись и любезничаете, слуги верные? В путь, да поживее. Разворачивай, казаче…
Хома с превеликим облегченьем догадался, что бледный колдун в попутчики не напросился. Исчез, словно и не было его. Да и провались ты пропадом, душегубская харя!
— Куда, хозяйка?
— Сначала на дорогу к Ладыжину, далее покажу. Да шевелись, шевелись! Спешить нам нужно.
Дрыхнувший в теньке кот мигом проснулся, уже запрыгивал в карету, при том не замедлив повелительно мявкнуть. Тьфу, никакого житья от этого разномастного панства. Каждый орёт, погоняет…
Гнала ведьма так, будто в пекло торопилась. То по шляху, то окольно, то и вовсе полями-тропками, где едва и путь угадаешь. Вроде укрывалась чёртова баба от погони, а вроде и не укрывалась: в селах словно нарочно, с шумным торгом и криком покупали фураж и провиант. Хома от полной бесполезности вовсе перестал мысль напрягать, да и как тут раздумывать, если зад деревянный и вожжи из рук вываливаются? Но гнали дальше…
… — Стой, гайдукская твоя тупая морда! Видишь же, что развилка!
Ну, развилка. Ну морда тупая. Кто спорит? Хома остановил усталых лошадей, сполз с козел и побрёл за придорожные кусты. Как же тут славно: зелено, мирно, волошки цветут, птицы поют, на зубах пыли вовсе и нету. А журчит-то, как умиротворено! Тю, даже ругаться силов не осталось. Хома завязал шаровары и вернулся обратно к карете. Ноги идти вовсе не хотели — две негнучие кочерги. Загонит чёртова баба, определенно, загонит!
Хозяйка склонилась над пяльцами. Узор вышивки здесь имелся, по правде сказать, так себе. Бывало, морду от стола в шинке поднимешь — навроде тех самых полос и завитушек на хмельной харе и оттискивается. Но дело не в изяществе: ведьма нарочно нитки не натягивает, чтобы лопались свободно, когда придет их срок. Сегодня только внизу две шелковые перемычки разошлись — порядком поотстала погоня. То, наверное, и недурно.
— Хутора проедем, место ищи. Лошадям отдохнуть надо, — скомандовала хозяйка, накладывая на колдовскую вышивку новый стежок, отмечающий здешний безымянный перекресток.
Хома кивнул и полез на козлы. Там уже сидел Пан Рудь — наглый кошак любил иной раз прокатиться с самым вольным обзором и полным лицезрением придорожных кущ, взгорков, курей и куряток, плетней и иных достопримечательностей.