– Давайте, что ли, запоем, нашу, дискотечную?
– «А три кусочека колбаски…» – грянули Окси с Ленкой.
– «…у тебя лежали на столе…» – грудным, плотским голосом затянула Тонька.
Будьте проще, и люди потянутся
Тонька игривая, веселая овца, брехуха – хохотунья, обжора и сластена, легкая и бесхитростная. В школе пацаны прозвали ее Молекула. Тоньку серьезно воспринимать – себе дороже. Мечта мужчин, заноза женщин – грудастая, жопатая егоза. Главное ее не обидеть, из себя не вывести. Тогда овечка превращалась в неумолимого стопудового барана, лбом добивавшего свое.
– Твою бы силу, да в мирных целях, – часто замечали ей подруги, когда разбушуется не на шутку.
Папаша Тонькин, из летных прапоров, работал гарнизонным завхозом, мать заведовала детским садиком. Совки гарнизонные. Конечно скороспелая Молекула раньше всех окунулась в любовный поток. Причем относилась к этому просто. Как пирожком закусить. Сначала в гараже совратила водилу. Потом перешла на солдатиков из обслуги. И главное, – любила их. Есть такие в каждом гарнизоне. Нравилось ей прикалываться: Ой, не могу устоять – они такие маленькие! В огромных сапожищах. И шейка у них тоненькая. Из воротничка светится. Я обниму его и чуть не плачу – у ти мой кутеночек. Прямо придушила бы-только мявк! Жалко, конечно, но... – И, переполненная при этом чувствами, крепко тискала и жала подушку, корова сексапильная.
Но когда кто-либо смел насильно домогаться ее, могла с честью постоять за себя. Била без сомнений и разговоров, сразу в морду. Удар у нее был, как у сарматской царицы. Да, такая и останется, даже когда бабкой станет…
В райцентре на автовокзале пересадка. Поступили по – взрослому. Купили в складчину в закусочной портвейн и несколько кусочков колбасы на разовой тарелке. Пили вино из горлышка, терпковато – приторное, теплое, пузыристое. Обливались, захлебываясь, и смеялись, раздувая ноздри, от сознания наступившей взрослости и близости грядущих перемен. На виду у недовольных мужиков и женщин, сломленных и смятых нищетой периода первоначального накопления капитала. Вино пьянило, добавляя радости в общий подъем настроения.
В обьятьях сексуальной революции
Впервые Ленка напилась, когда перешла в девятый. Видеопираты заезжие, после сеанса, поили сговорчивую Тоньку, и ей перепало чуть не полбутылки. Тогда опьянела, громко объясняла, «как следует вести джентльменам» парням и подругам, расплакалась и убежала домой со страху. А потом полночи мутило. Была первая проба взрослости, на вкус и ощущения. Потом еще...
Как до гарнизонной глубинки докатились отголоски перестройки? Волнами сексуальной революции! Взрослые, молодежь – все вовсю закрутили романы. Парткомы теряли былую силу и влияние. Размытая эрзац – любовь к партии и правительству ушла сквозь трещины нового времени. Все разрешено, что не запрещено! И настоящую любовь, вечную и пламенную, уже никто не запрещал. Махнули рукой. А подростки? Хотелось быстрее окунуться в загадочный и чарующий мир запретных наслаждений.
В гарнизоне заезжая видеопередвижка появилась нежданно, как первый посланник социального раздрая. Старая система, казавшаяся еще недавно незыблемой, быстро обветшала и сыпалась как карточный домик. Трое разбитных парней, с комсомольскими значками на китайских «адидасах», поставили на сцене военного клуба видеопроектор. Чудо 20 века! Включили – и началось. Крутили западные фильмы. С голодухи голливудские вурдалаки и терминаторы были обречены на успех. Повалил народ, набивая по рублю полный зал.
Школа и политотдел гарнизонный возникали поначалу. Но "комсомольцы" быстро объяснили консерваторам, мол," пришло другое время"! И пальцы веером. Критиканы заткнулись. Никто не знал, откуда брались эти затертые видеопленки с гундосым голосом перевода. Может, ЦРУ раздало? Или Комитет распространил? Ясности не было. И школьники роем клубились, стараясь проскочить на кинодейство. Их гоняла у входа Селедка, завуч по внеклассной, последний страж нравственности. Она орала: «Что слетелись, как мухи на говно! А ну брысь, поросячьи жопы! » А сама потом сопела и пускала слюни в первом ряду. И в финале ругалась всеприлюдно пересохшим от потрясения ртом: «Фу, срамота! За это сажать надо! »
Но за это уже не сажали. И видеопираты собирали обильную дань с района.
Малолетки смотрели все подряд. С последнего ряда вглядывались, вслушивались в каждый вздох озорной и доступной Эммануэль. Помнили каждое сказанное гундосым переводчиком слово про жестокого и развратного Калигулу. Чтобы потом у Тоньки дома, скинув с себя все, клубиться на ковре понарошку. Как красавицы весталки в том фильме, повторяли позы, стоны, вздохи и ужимки.