Первый этап сексуального ликбеза закончился неожиданно. Их застал Тонькин папаша, так некстати раньше времени забежавший домой пообедать. Обалдевший мужик не знал, как отреагировать на увиденное. Но шум поднимать не стал. Деликатно посоветовался с Ленкиной матерью как с педагогом. Но та вступилась:-Сами, как родители, виноваты, не уделяем детям внимания.
– Ага-нервно подбрасывал хозяйственный прапорщик.
– Нужно не запрещать, а мягко направлять юношеские фантазии. Сублимировать их в другое русло. В музыку, танцы, путешествия, посещения музеев и концертов, – вдохновенно советовала мамаша. – Наши дети-как цветы весной. Не даром же перестройка в стране!
– Да уж, перестройка! Распустились, сволочи! – Тонькин папаша чертыхался и гундел. – Мою корову впору замуж отдать. А то она насублимирует, в подол!
Трихохлушки
На зимних каникулах гарнизонных повезли в Первопрестольную. В вагоне проводники удивлялись: «Дожились: школьниц партиями на панель везут». Но Ленка воодушевленно толковала: «Вы что, это редкая в наше время возможность попасть в Русский музей. А Третьяковка, Мавзолей? Когда еще представится в жизни такая возможность! »
В Москве девчонки совместили приятное с полезным. Затарили с собой два мешка колхозных яблок. Крупные, душистые, аромат в вагоне продержался всю дорогу. И мешочек припасли свежесоленого, с мясными прожилками сала. Тонькин папик свинью извел дочке в путешествие.
Пока училка с мелюзгой носились по музеям, подруги, сказавшись простуженными, выносили немудреный, но качественный национальный товар из общаги к метро и бойко торговали на морозе.
Пока одноклассники зевали в музеях, предприимчивая троица распродалась на второй день. Развернулись дальше. Поехали на Курский. На вырученные деньги прямо с поезда скупили оптом товар. У хохлов – мешочников, прибывших торговать в столицу. Те же яблоки, сало, рыбу. Снова провернули в розницу у метро. Потом сделали оборотку еще не раз.
«Позор! Спекулянтки! – набросилась Селедка, завуч, приставленная блюсти нравственность крымских школьников. – Марш в Мавзолей!»
Обязаловка! В Мавзолей к дедушке Ленину Ленка выстаивала длинную змеящуюся очередь на брусчатке Красной площади, к ней подбежал юркий тип в ондатровой шапке, выдернул из очереди, бесцеремонно обшманал, облапал – и отпустил в толпу обратно. За диссидентку принял? Замаскированную подрывницу святынь? А может, маньяк начинающий так прикалывался? Ох-ма-ма…
От всего мавзолейного Ленина запомнились начищенные кончики его башмаков и восковое бородатое личико утихомирившегося диктатора. «Батя нашей всей гарнизонной службы», – невпопад, но метко заметила Окси, выходя из помпезного Ленинского телохранилища…
– А, брехня, типичная кукла, – отмахивалась, кощунствуя, Молекула: – Я тебе за бабки сколько хош таких налеплю!
Девок не занимал ни Ленин, ни дело мирового пролетариата. За неполную неделю не только отлично заработали, но и перезнакомились со всеми на стихийном рынке. Кореша снисходительно их звали Трихохлушки. И закадрили девахи молодцов из братвы, сборщиков с трудового народа…
«Ехать – не ехать? » Лену с ее припоздалой физиологией и детской тягой к прекрасному одолевали сомнения: не так вседолжно быть! Не прозевать бы в деловом ажиотаже того, единственного принца, сильного, решительного и горячего!
Подруги пресекали «оппортунизм» на корню, и она обреченно смеялась матерным шуткам мужиков. И пила в шумной блатной компании, по «пятьдесят», на морозе.
Ленкины надо отпраздновать семнадцать. По – взрослому! Нацепив купленные на заработок модные обновки поверх теплого исподнего, смело поехали прокатиться с братвой на их видавшем виды американском белом шарабане. В загородный ресторан на объездной, «Лесная ягодка». Как острили те: в лес по ягодицы!
«Треххохлушек» поили водкой, под модную, медленную и ритмичную «Путану» танцевали, обжимая до синяков. И снова пили. Дойдя до кондиции, стреляли из пистолетов по заснеженным деревьям перелеска, пили из горлышка и голосили: «Где мои семнадцать лет? На Большом каретном! »
Потом повезли в номера. Молекула задержалась в фойе у зеркала подкрасить губки и строго предупредила ливрейного швейцара:
– Между прочим, мы – малолетки. И иностранки. И если после двенадцати нас не будет на базе, тебе, дядя, будет горе…