Ленка фыркала на них, злилась. Собственно, вопрос, поступать или нет, не стоял. Конечно, поступать, на Иностранные языки. Самой, без протеже и взяток. Отличница и победитель районной олимпиады по английскому, мечтала, как мама Света, фоткнуться на ступенях Альма – матер. В компании первокурсников. Хотела доказать всем и самой себе, что чего-то стоит. И знала, что наверняка возьмет намеченную планку. И была близка к заветной цели – по иностранному получила пять баллов. Думала, вуз в кармане…
Ленка добивала вступительные с устремленностью и упертостью, свойственной Козерогу. Перед последним экзаменом "добрые" подруги подбивали ее:
– Слышь, подруга, поехали на море. Класные пацаны, крутые, на машине, айда с нами! На бомбардирах покатаемся, шампанского попьем, поутюжимся. Класс!...
Та была непоколебима в своем стремлении поступить на факультет, куда с детства готовила ее мама Света, любуясь с дочкой институтскими фото и вспоминая свой студенческий бомонд. Тусовки с друзьями, подругами. Счастливые. Кто кривляется, кто хохочет. Мама на фотокарточках красивая, непоседливая, стильная. Прекрасно танцует, поет. Жизнь хватала на лету. Все спорилось в ее руках. Но никогда не умела ждать. Ей всегда нравилось брать от жизни то, что пришлось по нраву. И случалось это легко и безобидно. По-свойски. Даже если это потом ранило. Оказывалось горькой ошибкой. И дочку старалась учить этому. «Лучше ты держи жизнь за гриву, – наставляла она, – чем жизнь будет драть за волосы. И знай, что превыше всего – ты сама».
Даже не закончив факультет, мама рванула во взрослую жизнь. Предпочла размеренному городскому прозябанью романтичные скитанья с мужем по дальним гарнизонам. Эдакий любовный тандем: он – технарь, она – гуманитарий. Может, и не было любви совсем? Может, приняли за любовь взаимные влечения и симпатии, покрытые таинством приобщения к чему-то неизведанному и запрещенному? К разрывающему совдеповские путы сексу, например. Легкому, увлекающему, неистовому и беспощадному, под возбуждающий закордонный блюз. Иллюзия любви, переросшая незаметно в привычку быть вместе с папой.
Сохранилась в альбомчике фотка тех лет: Ленкин папа – будущий инженер-электронщик, без пяти минут выпускник, в халатике, вокруг приборчики с кнопочками, паяльник в руках. Подрабатывал лаборантом на старших курсах. Хипак-волосатик, романтик. Хоть потом и облысел, через армейскую фуражку. Но из неистребимого чувства бунтарства отрастил и умело закалывал, прятал, что осталось от студенческой хипацкой причи. Длинную заплетенную косичку пегих волос. Всегда умилялась своему прикольному отцу. Особенно, когда, придя со службы, в своей офицерской форме, расплетал длинную шевелюру до погон. И слушал в наушниках записи своих старых кумиров. На магнитофоне, бобинном. Дергался в такт, эмоционально подвывая. Так и остался большим ребенком, битник-меломан, любитель андеграунда и палаточных походов с песнями у костра. Покладистый, но временами упрямый и решительный.
Родители, как Адам и Ева, нашлись и разгляделись! И вступили в первородный грех в маленьком саду Эдема, каким был для них живописный хвойный лесок за плотиной, за Универом, где тогда училась мама…
Облава на влюбленных
Это был продвинутый прикол в начале 70-х: собираться в Воронцовке, старинном парке у реки на воскресных заутренях тайного ордена приобщенных к субкультуре. Тусовались, продавали, меняли, общались. На манер древнего торжища, по выходным, на заросшей аллее. Кучковались по кустам,употребляли в общении легкие аперитивы – портвейн или сухарь. Ловили кайф от папироски по кругу, познавая глубину репродукций Босха или иронию «Собачьего сердца». И тащились под улетный звук «Лед Зеппелин».
Попадись с джинсами, самиздатом или парочкой западных виниловых дисков – очутишся навсегда в черном списке неблагонадежных. Диссидентствовала молодежь, рискуя студенческий билет заменить на белый или загудеть за фарцовку…
На кронах старых чинар кричали оголтелые грачи, предчувствуя забаву. Молодых тусовщиков в дальней аллее графского парка солдатики окружили в самый разгар сборища. Пегие милицейские бобики во главе с черной «волгой» сбились в тесную стаю, цементируемые хриплыми звуками милицейского матюгальника:
– Граждане хипаки, фарцовщики! Вы окружены! Препирательства бессмысленны. Сдавайтесь! Выходите из толпы по одному и выкладывайте предметы спекуляции. За добровольную сдачу ничего не будет.
Самых малодушных и доверчивых, отколовшихся из толпы на посулы и милость властей, быстро скрутили и уже запихивали в бобики. Толпа загудела и через мгновение, как по команде незримого режиссера, распалась. Разлетелась, прыснув каплями по аллеям парка. Свистки, крики, топот сапог….