Битый час продолжалась погоня и задержания по кустам и оврагам. Хипаки сбрасывали в стороны вещдоки. Пойманные и скрученные запыхавшимися милиционерами, доставлялись к черной «волге». Важняк в костюме, при галстуке, проводил сортировку. Отсеивал зерна от плевел. Проводил так сказать кастинг…
Начальник морщился, как от боли, когда «архангелы» в запыленных мундирах подтягивали на допрос вопящую, случайно забредшую в парк старушку с коляской. Но по – иезуитски довольно улыбался, когда доставляли настоящую рыбу, тех, кто помоложе. Этих, приподняв за волосы, идентифицировали:
– Ну-ну, знакомые морды. Это у нас кто? А, из пединститута, будущий воспитатель, – водили пальцем по подготовленному списку. – Так, Петр Абрамыч, второй курс истфака? Ай-яй-яй, как не стыдно, поддался буржуазной пропаганде, продался за жвачную обертку. Будет теперь о чем поговорить с тобой на комитете комсомола. А где твой портфельчик с антинародными записями «Иисуса суперстара»? А где самиздат? Пока так спрашиваю!
– Не знаю ничего. Шел мимо, зашел в парк. Отлить хотел. Что, нельзя? – ныл задержанный.
– Где вещдоки? Скинул, конечно же, голубчик. Ничего, будем искать. На них обязательно твои отпечаточки. А шевелюрка? Это надо же, – брезгливо двумя пальцами приподнимали длинные волосы жертвы. – Ничего, научим тебя правилам гигиены. Следующий!
Дюжий сержант манипулировал стригущей машинкой, выбривая на заросших макушках лысые дорожки. Рядовые ловко подпарывали джинсы по шву. А потом умелым движением разрывали их до колена, и сильным пинком под зад отпускали: «Свободен, пока…»
Молодому хипаку, обладателю трофейного портфеля, никак нельзя было попадаться. Не джинсов ради. И не только потому, что боялся неприятностей. Ну там выговор по комсомольской линии. Нет! Запрещенку таил крокодилово – черный, на двух мощных застежках портфель. Набитый самиздатом, был для ловцов супер-уликой. «Верный Руслан», «Собачье сердце», «Архипелаг». Все – самоделки на репринте. Это было посерьезнее, иностранных журналов и виниловых дисков. Потому и спрятался в кустах. Но на него набежала бродячая собачонка, обгавкала. Рассекретила, словом. Улучив момент, когда патрульная тройка, грохоча сапогами, пронеслась в погоне за очередной неосторожной жертвой, он совершил бросок к холодному руслу Салгира, перелетел его и понесся стремглав прочь на открытый, так сказать, простор...
– Держи! – закричали догоняющие.
Крики эти только прибавили сил. Он бежал к плотине, мокрый, виляя между деревьями. К спасительному хвойному перелеску…
Вскарабкиваясь на крутую насыпь плотины, затылком почувствовал чье-то надрывное дыхание. «Погоня! » – мелькнуло в подсознании. Припустил пуще, разгребая ботинками влажную рыхлую весеннюю землю.
– Постойте, куда же вы?! – услышал где-то позади детский голосок. – Я своя. Можно, я с вами? Да постойте вы, за нами уже никто не гонится…
Беглец оглянулся, увидел запыхавшуюся, заляпанную весенним черноземом симпатичную блондиночку, которая карабкалась за ним. Взгромоздилась на насыпь и старательно отряхивала грязные комки со своего светлого полупальто, промокшая до нитки…
– Господи, мини – юбка на что похожа? Вот дура, увязалась за тобой, в брод через Салгир полезла… Хотя все равно лучше, чем если бы менты захомутали. Ну и припустил же ты, еле поспевала. Ты что, спортсмен? Или просто по жизни такой шустрый?
– Нет, – признался беглец, – просто испуганный студент. Псина чуть не сдала. Разлаялась. Вот и побежал. Попадаться мне никак нельзя. Лучше было утонуть, чем к ним в лапы, – он прижимал к груди заветный портфель.
– Тоже скажешь: утонуть! Вода мне до пояса. А тебе так вообще… – она не договорила, зарделась, захихикала.
Он, озираясь и смешно подскакивая на одной ноге, снимал на просушку намокшие джинсы.
– Ты вообще кто такая? – спросил раздраженно, расшнуровывая мокрые ботинки. – И вообще, как ты тут оказалась?
– Я с этим, с Крепиловым пришла. Мы вместе на Инъязе, на втором курсе учимся. Знаешь его? Хотели что-нибудь присмотреть. Мандельштама, Цветаеву, Джона Леннона. В самиздате, если повезет... Вот, повезло, – быстро рассказывала она, снимая мокрые чулки – сапожки, юбку, и устраивая все это на валуне на просушку под теплыми лучами весеннего солнышка.
– Сволочь Крепилов! Бросил, скотина, ухажер называется!
– Да не верещи! Тут, может, менты местность прочесывают, – пугливо озираясь по сторонам, оборвали ее.